Какой простор! Книга вторая: Бытие

— Ну, что ж, Иван Данилович, нам пора домой. — Дарья Афанасьевна поднялась со стула. — Если желаете, мы с Шурой проводим вас до дому, ведь нам по дороге.

Ветеринар быстро собрался, погасил свет, запер кабинет, ключ сунул под камень, куда его прятали еще до революции, когда Иванов работал на утилизационном заводе.

Втроем они вышли на Золотой шлях, залитый мягким лунным светом. На противоположной стороне улицы, у лавки Светличного, на скамейке сидели двое. Дарья Афанасьевна присмотрелась, узнала лавочника и Ванду. Она поморщилась, не окликнула их, не желая встречаться с бывшей подругой. Заспешила по тропинке.

Ветеринар продолжал говорить Иванову:

— Эти мысли появились у меня еще в детстве. Я думаю: есть дерево мертвое и есть живое. Как-то я наблюдал, как рубят лес. И вот тогда еще задумался — растет живое дерево и вдруг становится мертвым. Где же та невидимая черта, которая отделяет жизнь от смерти? Если ты заметил, у меня штакетник покрыт листьями. Это я рублю лозу и втыкаю ее в землю, и, знаешь, она принимается, без корней пускает листья. Но только до девятого дня. Все восемь дней после того, как ее срубили, мертвые, казалось бы, ветки живут, а через девять, хоть плачь, — умерли.

Иван Данилович говорил непрерывно, но, заметив, что его плохо слушают, переменил тему, стал говорить о своих детях: хвалил Шурочку, несшую на своих плечах все заботы по дому, не мог нарадоваться на Ваню, из которого, по всему видно, выйдет толк. Он зарабатывает уже больше отца.

Дарья Афанасьевна слушала внимательно. Она была уверена, что рано или поздно их Лука женится на Шурочке.

Она даже не удивилась, когда увидела их обоих у ворот Городского двора.

— Ну, что ж, спокойной ночи, — сказал Лука ветеринару, собираясь уходить с родными. — Завтра свадьба.

— Это чья же? — спросила Дарья Афанасьевна.

— Коля Коробкин женится на Чернавке.

И вот наступило воскресенье — день свадьбы.

Лука с Ваней вошли в большой дом Коробкиных, когда молодые уже вернулись из-под венца.

Николай и Чернавка, украшенная флердоранжем, приняли поздравления своих опоздавших друзей. Ваня сразу заметил, что оба они расстроены и каждый навязчиво думает о чем-то своем.

«Наверное, Чернавка раскаивается, что согласилась венчаться в церкви, и теперь боится, как бы ее не выгнали из комсомола», — подумал Ваня, пожимая холодную, как лед, руку Чернавки.

Горбоносое лицо Николая осунулось, щеки горели нездоровым румянцем, он отвечал невпопад и напоминал пьяного. Костюм его из черного кастора был закапан воском. Увидев, что Лука с интересом смотрит на его побитые, в ссадинах руки, он оживленно объяснил:

— Я теперь пролетарий, сын рабочего класса, тружусь на заводе у твоего отца. — И, вытянув руку с обручальным кольцом на пальце, поправился: — Еще не рабочий, а чернорабочий. Вчера огреб получку за неделю: три рубля с полтиной. Купил у Пащенко в кондитерской три порции мороженого и проел весь свой недельный заработок за десять минут… Это ведь ужасно: всю жизнь с места на место перетаскивать какой-то железный хлам, пахать землю, в поте лица своего добывать хлеб насущный… Бр, противно! А не пройдешь через всю эту ханжескую комедию — не поступишь в институт. Так что придется терпеть, и, наверное, не один год и не два. Впрочем, жизнь моя принадлежит мне, и я волен распоряжаться ею, как захочу!

Мать Николая, полная, невысокая женщина с заплаканными глазами, чем-то неуловимо похожая на сына, пригласила гостей в столовую, к великолепно сервированному столу. Пока гости шумно отодвигали стулья, Нина Калганова, барабаня пальцами по спинке стула, успела шепнуть Луке:

— Напрасно вы не пошли в собор. Это ведь так интересно, столько огней, и певчие поют «Исайя, ликуй». Между прочим, Чернавка хитруля — первой ступила на ковер у аналоя. Теперь Коле всю жизнь быть у нее под башмаком. Я тоже обязательно буду венчаться, это красиво.

Лука посмотрел в слегка расстроенное лицо Нины и припомнил, что Зинаида Лукинична, мать Нины, хотела, чтобы она вышла замуж за Колю Коробкина.

— Впрочем, жениться на такой — как против ветра плюнуть, все на тебя полетит, — сказала Нина.

В дом к жениху съехались владельцы крупнейших магазинов города со своими женами и взрослыми детьми. Среди них ходил, сверкая лысой, похожей на дыню, головой, хозяин паровой мельницы Сенин, на продолжительное время куда-то исчезавший из Чарусы и только недавно вернувшийся. Обмылок со своей неразлучной Вандой держались в сторонке от незнакомых именитых гостей, располагавших капиталом.

Разряженные женщины критически оглядывали Чернавку, бледную, как ее фата и белое парчовое платье. Она казалась еще выше в белых туфлях на высоких каблуках. Уловив насмешливые взгляды, брошенные со стороны на невесту, Ваня Аксенов с огорчением подумал, что, возможно, это дрянное бабье знает или догадывается о темном прошлом Чернавки. Во всяком случае, отец и мать жениха и большинство гостей осуждали выбор Николая. С нескрываемым презрением поглядывали они на бесприданницу, опустившую глаза в тарелку.