Какой простор! Книга вторая: Бытие

— Значит, красный офицер, — узнав Луку, сидевшего рядом за столом, обрадованно сказал Обмылок. — А ведь я помню, как ты собак гонял… Мой тоже вот обкрутился, вчера получил от него телеграмму, пишет — устроился на шахте коногоном. Эка почетная должность! Живет со своей Галькой в казарме, просит, чтобы я отправил к ним нищенку, у которой он детские годы жил в приймах.

Николай, чувствуя на себе сострадательные взоры родных и гостей, чтобы забыться, выпил несколько бокалов шампанского. Чернавка не отговаривала его, она как бы ничего не видела и не слышала. Лицо и шея жениха налились кровью, глаза сузились, в них был недобрый блеск. Лука подумал: не болен ли он, не повязать ли ему голову полотенцем и не уложить ли в постель?

В настежь распахнутые окна доносились крики мальчишек, шум толпы, веселившейся на улице, за забором. Тимофей Трофимович Коробкин не забыл выставить соседям два ведра водки.

Гости вскоре подвыпили, и в разных концах длинного стола стала завязываться шумная беседа, изредка прерываемая нелепыми возгласами пьяного Обмылка. Лавочник все порывался петь, но Ванда останавливала его.

Николай потянулся за бутылкой шампанского, опрокинул ее, разбил узенький, как цветок лилии, хрустальный бокал. По скатерти брызнули похожие на капли дождя дробные осколки. Мать на другом конце стола поморщилась, истерически заломила руки. Разбитая посуда на свадьбе предвещала несчастье.

Молодежь вскоре перешла в гостиную. Нина села к роялю, и пальцы ее проворно забегали по клавишам. Несколько пар закружились под веселые звуки вальса, и по комнате полетел душистый ветер, раздуваемый девичьими платьями.

Лука подошел к роялю, увидел на черной лакированной крышке две обожженные венчальные свечи, которые, видимо, впопыхах забыли вставить в киот.

Из столовой вышел Николай, долго глядел в окно; над черепичной крышей соседнего дома, все окрашивая в бледно-розовый цвет, всходила круглая луна.

— Ночь-то какая прекрасная, — проговорил Николай и предложил Луке: — Пойдем гулять. Всей компанией, как прежде. Помнишь, когда мы были еще детьми, мы приходили к тебе на утилизационный завод и потом на целый день отправлялись в поля, даже до Федорцовой рощи доходили. Я там еще на одном дереве вырезал имя Али Томенко, а рядом с ним свое… — И будто спросонья добавил: — Меня не будет на свете, а дерево с вырезанным на коре моим именем останется. Ну, что же мы топчемся? Пойдем!

— Пойдем, пойдем! — подражая маленькой девочке, захлопала в ладоши Нина и с грохотом бросила крышку рояля.

— Зовите жену, — поддержала подругу Шурочка, всегда чувствовавшая себя неловко на вечеринках.

— Жену? Ах да, я теперь муж, — с неожиданной злостью проговорил Николай и поморщился, как от зубной боли.

Ваня вызвал из столовой Чернавку. Она обрадовалась, но все же робко спросила:

— А не обидятся гости? Ведь они собрались ради нас.

— Ты серьезно так думаешь? — криво улыбнулся Николай. — Им теперь не до свадьбы. У них свои дела. Они редко собираются вместе, а поговорить есть о чем. Скоро советская власть их загонит на Соловки.

— Все-таки я скажу маме, что мы уходим, — сказала Чернавка и пошла на кухню, где ее измочаленная жизнью, бедно одетая мать, так и не рискнув показаться гостям, помогала прислуге мыть посуду.

Компания молодых людей шумно вывалилась из освещенного дома.

— А самое-то главное я и забыл, вот растяпа! — обругал себя Николай и вставил английский ключ в замок захлопнувшейся двери.

— Возвращаться после того, как вышел на улицу? — удивилась Нина, приподымая брови. — Это не к добру.

Николай молча вошел в дом. Вернулся он быстро, его провожала мать. Она попросила, остановившись в дверях:

— Николя, ради бога недолго, а то я буду волноваться, у меня весь день побаливает сердце. Да и гостям исчезновение новоневестных может показаться странным. Что подумают Сенины?

— Мамочка, ты моя голубушка, дай я тебя поцелую, — с каким-то неожиданным надрывом пробормотал Николай и, обняв обеими руками ее седеющую завитую голову, трижды поцеловал в подкрашенные губы и в оба глаза.

— Ой как нехорошо целовать в глаза, — со своим обычным суеверием заметила Нина.

— Что ты все каркаешь, будто ворона. Еще накличешь беду, — обиделся на девушку Ваня.

— Куда же мы пойдем? — спросила Шурочка; ей хотелось остаться с Лукой наедине.

Шурочке все нравилось в Луке. Он умел трезво мечтать, справедливо судил о людях, хорошо разбирался в литературе и искусстве. Еще в первый свой приезд он небрежно, как бы между прочим, заявил, что со временем будет командовать дивизией. И хотя сказано это было слишком уж самоуверенно и даже дерзко, Шурочка знала, что так и будет, как он решил. Лука, наделенный здравым смыслом и уже имеющий жизненный опыт, достигнет всего, к чему стремится.

«Если он женится на мне, это будет самое большое счастье, на какое я могу надеяться в жизни, — впервые подумала она. — Я люблю его!»

— Куда же мы пойдем? — капризно повторила нетерпеливая Нина.