Кактус второй свежести

– Его все за глаза звали «папой». Мой учитель. Гений. Он видел человека насквозь, как рентген. Меня к нему прикрепили, я пришел впервые к начальнику, а у того в кабинете сидит мужчина, спокоен, раскован, никакие вопросы его не смущают, без запинки отвечает, откровенен, вежлив, не потеет, не краснеет, улыбается, уместно шутит. Потом он без спешки ушел. Другой появился. Весь дерганый, потный, по лицу красные пятна ползут, сразу на конфликт идет, истерит, слова сквозь зубы цедит, отворачивается, мямлит… После всех разговоров, когда мы вдвоем остались, «папа» меня спросил: «Твое мнение?» Я ему ответил: «Второй убийца. Вы же видели, как он себя вел. Трясся весь, хамил». Базыкин спросил: «А с первым посетителем как?» Я мужчине положительную оценку дал, замолчал, жду похвалы и слышу: «Дурак ты, Сашка! Перепутал все. Второй просто нервничал, никогда в отделении не был, по жизни он обиженный, но не преступник. Просто озлобился, щеки раздувает, изображает из себя значимую личность. А первый… Вот с ним работать будем, вот он нам и нужен». Первое время я только про себя смеялся. Неужели Базыкин так глуп, что правды не видит? Ну почему его все слушаются? Потом понял: Базыкин никогда не ошибается. Не выдержал я, спросил:

– Как вы понимаете кто есть кто?

Никанор улыбнулся:

– Сам не знаю. На человека посмотрю, и опля! Щелкает в голове: он! У преступников такие глаза… нет слов, чтобы объяснить. Как собака зарытую кость находит? А?

– У нее нюх хороший, – ответил я.

– И я по нюху своему ориентируюсь, – подвел итог Никанор.

– Святой человек, – перекрестилась Рыжова. – Веню хотели в кутузку запихнуть. Решили, что он женщин жизни лишал. Не насиловал, просто палкой бил до смерти. А брат вообще не виноват.

– Почему Салкина задержали? – спросил Кузя.

– Глянь в своем интернете, – посоветовала гостья, – там же все найти можно.

Глава двадцать седьмая

– Давно это случилось, нет сведений, – честно ответил Кузя, – только информация: задерживался по подозрению в совершении убийств. Потом краткая справка, и… все. Пропал Вениамин Петрович.

– Заболел он, – отрезала Рыжова. – Вот все радовались: прогресс, у нас прогресс: вместо свечей – лампы; прогресс: на кухнях не примус, а плита газовая. Прогресс это, конечно, хорошо. Но что с людьми стало? Сидят, глаз не поднимают, тык-тык в свои телефоны, чтоб им сгореть. Друг с другом разговаривать не умеют и не хотят. Ну, нет Вени в твоем экране. И что? По-твоему, фразы «в интернете не нашел» и «он умер» одного значения? Мальчик, встрепенись! Слава богу, живы пока те, кому твой компьютер безразличен. Заболел Веня! Тяжело.

Кузя, которого впервые сурово отчитали за его горячо любимую работу, попытался оправдаться:

– Нет сведений о госпитализации Салкина. Я залез в архив, в котором истории много лет хранят.

– Похоже, железка с экраном у тебя вместо Бога, – не сдалась Галина Петровна, – уверен ты: все, что пожелаешь, тебе устройство даст. Не ложился Веня в клинику.

– Почему? – спросил Сеня.

– Отпустили брата из каталажки, – начала рассказывать Рыжова, – он зашел в магазин и сознание потерял. Очнулся в приемном покое. Лежит на каталке, ничего не соображает. Где находится? Что с ним? Долго так валялся. В конце концов пришел парень в халате, вроде врач, с ним девушка, на двоих им и пятидесяти лет не наберется. Мальчишка у девчонки осведомился:

– С этим что?

Та зачирикала:

– Привезли из магазина на «Скорой», продавец сказала: «Он напился и упал».

Паренек к Вене обратился:

– Болит что?

Брат ответил:

– Вроде нет.

– Вставайте, – приказал горе-доктор.

Веня поднялся.

– Протрезвел, – обрадовался юноша, – ступайте домой, мест у нас для алкоголиков нет.

И вытолкали моего брата. А он спиртное редко пробовал, на Новых год, Пасху, Рождество. Пошарил Венечка по карманам, нет денег. Кто вытащил? То ли в лавке, то ли в «Скорой», то ли в больнице обокрали. И куда Вене деваться? На улице жарко, у него опять голова закружилась. Потом, значит, копаюсь я в своем огороде, осень ранняя, из-за забора голос еле слышный:

– Галя, помоги.

Вышла я на улицу. Ба, Веня! К изгороди привалился, сейчас упадет. Я его в дом кое-как довела, врачу позвонила. К вечеру только «Скорая» приехала, докторица давление померила, заверещала:

– Нельзя его трогать, не довезем до клиники, он в стадии агонии, до утра скончается.

И, шмысь, улетела. Я бегом к бабе Клаве, она народ травами лечила. Знахарка Веню осмотрела.

– Плохо ему совсем, но не вижу смерти рядом. Попробую, может, помогу. Если нет, не обессудь!

Три месяца мы его обихаживали, всякими настоями поили, парили каждый день в бане. На тележке гулять вывозили, развлекали. Дедушка Коля приходил, на аккордеоне играл, песни пел. У Вени никаких изменений, лежит пластом. Потом вдруг сказал:

– Воды!

Баба Клава чуть в пляс не пошла.

– Ликуй, Галька! Надоели мы с тобой Богу, матушке Богородице и всем святым. Каждый день их теребили: «Помогите Вениамину». Вот на небесах и решили: «Не избавиться нам от этих дур, пусть мужик в себя придет, тогда они от нас наконец отстанут».