Кальде Длинного Солнца

Нет, не сундук. Она вызвала в память результаты предыдущего поиска его хозяйки. Сундучок, вот что это такое. А вот список одежды, которую она носила перед тем, как они проголосовали за то, чтобы принять ее. Ее духи́. Памятная книжка, которую она завела скорее из удовольствия что-то писать, практиковаться. Возможно, если она вернется обратно на чердак и откроет сундучок, то найдет все это, и больше никогда не посмотрит на гудящую штуку над головой.

Но все же она смотрела.

Огромная, хотя и не такая большая, чтобы нельзя было увидеть небоземли по обе стороны от нее. Сейчас она находилась выше и дальше на запад, над рынком, осторожно и уверенно двигаясь к Палатину, ее длинная ось разрезала пополам Тюремную улицу, где больше не выставляли напоказ заключенных в клетках. Она шумела, но почти ниже порога слышимости — урчание горного льва, большого, как гора.

Надо вернуться обратно, вниз. Заняться чем-нибудь. Стирать или варить — хотя она мертва, как майтера Бетель и все остальные, а майтера Мята отправилась Пас знает куда, и, если дети не придут, не останется никого, для кого надо было бы готовить.

Огромная темнота высоко над головой заслоняла залитое солнцем поле, беспорядочную линию слуг, в которой она стояла, и четкую колонну солдат. Она увидела, как эта штука, поначалу бывшая темной крапинкой, не больше пятнышка сажи, спускается с неба, и сказала: «Она выглядит очень грязной». Какой-то солдат подслушал ее и крикнул: «Почему бы тебе не выбить из нее пыль?»

Все засмеялись, и она тоже засмеялась, хотя заплакала бы от унижения, если бы умела плакать. Сердитая и растерянная, она посмотрела ему в глаза и почувствовала в них сильное желание.

И в себе.

Какой он был высокий! Какой большой и сильный! Как много стали!

Крылатые фигуры размером с комара летели тем же курсом, чуть пониже огромного черного корпуса; что-то протянулось к ним, пока она глядела, — горящее желтым, как капли жира, падающие с бекона на плиту. Некоторые фигуры упали.

* * *

— Пришли, — сказал Гагарка, обращаясь к Синель. В стене туннеля чернел пролом.

— Это ведет в яму?

— Так он говорит. Дай мне пойти первым и какое-то время слушай. Делай копыта, если услышишь какую-нибудь хренотень.

Она кивнула, решив, что она и гранатомет сумеют заговорить любую хренотень; он ужом прополз в дыру (трудная задача с такими огромными плечами), и потом она слушала минут десять, прежде чем услышала его грохочущий смех, долетавший издалека.

Ей тоже пришлось нелегко — казалось, что бедра никогда не пройдут. Она извивалась и ругалась, вспоминая грязные предупреждения Орхидеи и то, что сама Орхидея в два раза — по меньшей мере в два раза! — толще ее.

То место, куда она так стремилась попасть, было, вероятно, ямой в яме — глубокое, как какая-нибудь цистерна, и не было пути наверх, хотя Гагарка как-то нашел его, потому как его здесь не было.

Наконец бедра протиснулись внутрь. Тяжело дыша, она, стоя на коленях на неровной земле, потянулась назад и взяла гранатомет.

— Сиськи? Ты идешь? — Он перегнулся через край, почти невидимый в темноте.

— Конечно. Как я отсюда выберусь?

— Вдоль стены вьется маленькая тропинка. — Он исчез.

И действительно, он там был — лаз, шириной не больше кубита, крутой, как лестница. Она стала осторожно взбираться, стараясь не глядеть вниз; только дребезжал фонарь Гелады, висевший на дуле гранатомета.

— Порядок, могет быть, я его сделаю, но не раньше, чем она появится здесь, — услышала она слова Гагарки. — Я хочу, чтобы она увидела его.

Потом ее голова появилась над краем, и она увидела яму — не меньше стадия в длину, пределы теряются в темноте, крутые боковые стены облицованы тем, что выглядит как коркамень. Совсем рядом с ней поднималась к темному небу огромная стена. Она, не понимая, посмотрела на нее, потом перевела взгляд на темные фигуры вокруг Гагарки, потом опять посмотрела вверх, на стену, и только тогда сообразила, что это знакомая мрачная стена Аламбреры, которую она в первый раз увидела с другой стороны.

— Давай сюда, Сиськи, — крикнул ей Гагарка. — Потайной фонарь с тобой?

— Могет быть, лучше не зажигать его, Гагарка, — вмешался смутно знакомый голос.

— Заткнись.

Она сняла фонарь Гелады с дула гранатомета и неуверенно подошла к Гагарке, едва не упав, когда в темноте наткнулась на тряпичный сверток.

— Тур, зажги, — сказал Гагарка. — И держи его так, чтобы можно было в любую секунду погасить.

Один из мужчин взял у нее фонарь.

Едкий запах дыма прорезал ужасающую вонь экскрементов и немытых тел; бородатый человек с глазами, похожими на дыры в черепе, снял крышку с ящика с углями.

Он дул на угольки до тех пор, пока их багровое сияние не осветило лицо — лицо, которое, как она быстро решила, она предпочла бы не видеть. Появился первый язычок пламени. Тур поднес фонарь к нему, потом прикрыл шторки, оставив только узкий желтый луч, не шире ее указательного пальца.

— Гагарка, ты так хотел?