Кальде Длинного Солнца

Шелк мимолетно спросил себя, когда он уронил его. Майтера Роза всегда заботилась о ноже, чистила и точила его после каждого жертвоприношения, даже самого маленького; но майтера Роза ушла, сейчас она мертва, как Мускус.

После того, как он вырезал знак сложения на лодыжке Ворсинки, конечно, и встал на колени, чтобы отсосать яд.

Когда они встретились с Кровью в фэадень, Кровь сказал, что он пообещал кому-то — женщине, — что помолится в этом мантейоне за нее. Внезапно Шелк понял (сам не зная как), что этой «женщиной» был Мускус. Неужели дух Мускуса задержался около тела и каким-то образом подсказывает ему? Шепчет, совсем тихо, но так, что можно услышать? Шелк начертил знак сложения, зная, что еще должен помолиться Фелксиопе, богине магии и призраков, но был не в состоянии это сделать.

Мускус купил мантейон для Крови и на деньги Крови; и Мускус должен был чувствовать, какой-то глубокой частью себя, которую еще не убили его злые дела, что поступил неправильно, что его покупка оскорбила богов. И он попросил Кровь помолиться за него, или, возможно, за них обоих, в мантейоне, который купил; и Кровь пообещал это сделать.

Сдержал ли Кровь свое обещание?

— Не подержите ли ноги, патера-кальде? — Квезаль уже стоял рядом с изголовьем гроба майтеры Роза.

— Да, конечно, Ваше Святейшество. Мы можем внести его внутрь.

Квезаль покачал головой:

— Мы положим его на священный огонь, патера-кальде. Кремация разрешена, когда погребение непрактично. Вы?..

Шелк поднял нижнюю часть гроба, обнаружив, что он легче, чем казался.

— Не должны ли мы обратиться с просьбой к богам, Ваше Святейшество? За нее?

— Я уже это сделал, патера-кальде, когда вы глубоко задумались. Так высоко, как только вы можете, а потом быстро в огонь. Один, два, три!

Шелк так и сделал, а потом поспешно отступил от взметнувшегося пламени.

— Быть может, мы должны были подождать майтеру, Ваше Святейшество.

Квезаль опять покачал головой:

— Так лучше, патера-кальде. И вам тоже лучше не смотреть на огонь. Кстати, вы знаете, почему гробы имеют такую странную форму? Смотрите на меня, патера-кальде.

— Чтобы дать место плечам, Ваше Святейшество, так я слышал.

Квезаль кивнул:

— Так все говорят. Неужели этой вашей сивилле нужно было дополнительное место для плеч? Смотрите на меня, я сказал.

Тонкое, окрашенное дерево почернело уже по-настоящему, обуглившись; оно вспыхнуло, когда лизавшее его пламя получило новую пищу.

— Нет, — сказал Шелк и опять отвернулся. (Было так странно думать, что этот лысый сгорбленный старик и есть Пролокьютор.) — Нет, Ваше Святейшество. Ни большинству женщин, ни многим мужчинам.

В воздухе запахло горящей человеческой плотью.

— Это делают для того, чтобы мы, живые, знали, где лежит голова, когда крышка закрыта. Гробы иногда ставят на попа. Патера!

Взгляд Шелка опять перебежал на огонь. Он отвернулся и прикрыл глаза.

— Я бы спас вас, если бы мог, — сказал ему Квезаль, и майтера Мрамор, только что появившаяся с простынёй, поинтересовалась:

— Спас от чего, Ваше Святейшество?

— От того, чтобы увидеть лицо майтеры Роза в то мгновение, когда пламя пожирало его, — объяснил ей Шелк. Он потер глаза, надеясь, что она подумает, будто он тер их и раньше, будто они слезятся из-за дыма.

Она протянула ему конец простыни.

— Я прошу прощения, что меня не было так долго, патера. Я… я случайно увидела свое отражение. Потом я искала зеркало майтеры Мята. У меня поцарапана щека.

Шелк взял уголки простыни мокрыми от слез пальцами; ветер попытался вырвать материю из его рук, но он держал крепко.

— Так оно и есть, майтера. Как это случилось?

— Понятия не имею!

К его изумлению, Квезаль легко поднял наполовину поглощенное огнем тело Мускуса.

Ясно, что этот почтенный старый человек намного сильнее, чем кажется.

— Расстелите простыню на земле и держите концы, — сказал он им. — Мы положим Мускуса сверху и завернем в нее.

Мгновением позже пламя охватило и тело Мускуса.

— Наш долг — поддерживать огонь, пока оба не сгорят. Мы не обязаны смотреть, и я предлагаю так и сделать. — Квезаль встал между Шелком и алтарем. — Давайте помолимся, про себя, за успокоение их душ.

Шелк закрыл глаза, склонил голову и обратился к Внешнему, без особой уверенности, что этот самый загадочный из богов слышит его или обращает внимание на его слова и существование.