Кальде Длинного Солнца

— Мне не нравится, как ты нес старика, — сказал он Туру, спросив себя, действительно ли его руки достаточно горячие, чтобы сжечь Тура дотла. Похоже на то; они были обычными, когда он не смотрел на них, но стоило взглянуть — и они начинали светиться как расплавленное золото. Нагнувшись, он щелкнул по носу Тура указательным пальцем, и когда тот не вскрикнул, вздернул его на ноги.

— Когда ты понесешь старика, — сказал ему Гагарка, — делай это так, как будто любишь его. Как будто собираешься поцеловать его. — Пожалуй, стоило заставить Тура на самом деле поцеловать старика, но Гагарка опасался, что Плотве это не понравится.

— Все путем, — сказал Тур. — Все путем.

«Как ты себя чувствуешь, салага?» — поинтересовался Дрофа.

Гагарка задумался.

— Какие-то части меня в ажуре, — наконец сказал он, — а другие нет. Насчет еще одной пары не уверен. Помнишь старую Мрамор?

«Конечно».

— Она сказала нам, что может вытаскивать списки. Вроде как из рукава. Что у нее в порядке, а что — нет. Но я могу делать лишь что-то одно за раз.

— Я могу это делать, — вмешался Кремень. — Это совершенно естественно.

Синель уже сняла обе серьги и терла уши.

— Тесак, могешь положить их в карман? Мне не в чем их нести.

— Конечно, — ответил Гагарка. Он даже не повернул голову, чтобы посмотреть на нее.

— Я бы могла взять за них пару карт у Сардины, купить на эти деньги хорошее шерстяное платье и туфли и есть все подряд у кондитера до тех пор, пока не буду готова лопнуть.

— Сейчас я тебе покажу классный удар, — объяснил Гагарка Туру. — Я научился ему, когда был не больше, чем гусак сапожника, и я очень люблю его. Им бьют без размаха, сечешь? Парни всегда говорят о том, чтобы как следует размахнуться, и так и делают. Только этот лучше. Хотя я и не уверен, что он еще работает.

Его правый кулак попал Туру прямо в челюсть, тот отлетел назад и ударился о стену из коркамня. Наковальня ахнул.

— Ты вроде как тянешь руку вверх и в конце распрямляешь ее, — объяснил Гагарка. Тур сполз на пол туннеля. — Только нужно вложить весь вес и держать костяшки на одном уровне. Гляди здесь. — Он вытянул их. — Если ты повернешь кулак и костяшки пойдут вверх и вниз, это тоже хорошо. Но это другой удар, сечешь?

«Не такой хороший», — сказал Дрофа.

— Только не такой хороший, — подтвердил Гагарка.

«Я и сам могу топать, амбал, не нужно меня нести или целовать».

В таком случае, решил Гагарка, мертвое тело, лежавшее у его ног, принадлежало кому-то другому. Туру, наверно, или Геладе.

* * *

Майтера Мрамор попыталась решить, когда она в последний раз поднималась на крышу — из-за потопа с потолка, промокших ковров и залитого водой чердака.

Сто восемьдесят четыре года назад.

Она почти не поверила в это — не хотела поверить. Стройная девушка со смеющимися глазами и трудолюбивыми руками поднялась по лестнице, как она все еще делает по двадцать раз за день, прошла по коридору, остановилась под этой странно выглядящей дверью в потолке и подняла вверх руки с инструментом, который потерялся больше ста лет назад.

Она раздраженно щелкнула новыми пальцами, громко и достаточно отчетливо, потом вернулась в одну из своих комнат и стала рыться в ящике, набитом всякой всячиной; наконец она нашла большой деревянный вязальный крючок, которым иногда вязала до того, как болезнь вырвала его из пальцев. Но не из этих пальцев, это точно.

Вернувшись в коридор, она протянула крючок вверх, как та девушка, которой она была когда-то, и, зацепив кольцо, с усмешкой спросила себя, не забыла ли она, как опускать цепь.

Как оказалось, нет. Она потянула. Клубы пыли вылетели из щелей между дверью и проемом. Опять надо будет подметать коридор.

Она не поднималась туда, и никто…

Рывок посильнее, и дверь с недовольным скрипом приоткрылась, обнажив полоску тьмы.

— Ты думаешь, что я собираюсь качаться на тебе? — спросила она. Голос пронесся через все пустые комнаты, заставив ее пожалеть, что она говорила так громко.

Еще один рывок вызвал протестующий визг, зато нижняя часть двери настолько опустилась, что она смогла схватить ее и еще больше оттянуть вниз. Складная лестница, которая должна была выскользнуть при этом, уступила только еще одному сильному рывку. «Я смажу ее маслом, — решила она. — И пусть нет никакого масла. Я вырежу жир из этого быка, вскипячу его, соберу получившуюся смазку, профильтрую и использую. Потому что это не в последний раз. Совсем не в последний».

Она поднялась по складной лестнице, сгусток энергии в черном бомбазине.

«Вы только посмотрите, какие у меня великолепные ноги! Благодарю тебя, Великий Пас!»

Чердак был почти пуст. Когда сивилла умирает, вещей почти не остается; другие сивиллы делят их между собой в соответствии с ее волей или возвращают в семью. С полминуты майтера Мрамор пыталась вспомнить, кто владел заржавленным сундуком, стоящим возле дымохода; но даже пробежав по списку всех сивилл, когда-либо живших в киновии, не нашла среди присоединенных данных жестяного сундука.