Календарь капельмейстера Коциня

Минула неделя, с невероятной скоростью приближался решающий день, а от Юлишки ни слуху ни духу… Как-то утром Марис вызвался сходить в лавку Якобсона — купить чего-нибудь съестного. Старый Межсарг дал десять латов (сказал, что Фицджеральда выгодно продал, но вот за сколько — утаил). Что купишь на десять латов? Ту же булку, крендель, селедки штуки две-три, сахару да масла… Топтался у прилавка и внимательно прислушивался, о чем судачат бабы Звартского имения.

В Калнаверах из господ сейчас никого. Не успела мадам вернуться, как тотчас на другое утро вместе с господином Конрадом укатила в Ригу. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее. Изабелла казалась сильно встревоженной…

Вести были не из приятных. Ох, ох, Юлишка… Попала в когти папа́ и мама́… Может, вообще больше не приедет? Тяжесть легла на сердце. Не потому, что блестящая идея оказалась нелепой. Хотелось еще раз увидеть Юлишку… гордую, красивую Юлишку… Хотя бы попрощаться с нею… Но по всему выходило, что они больше никогда не увидятся…

Пришла телеграмма от профессора Н. (Как они там в Вене узнали адрес Мариса?) «Морису Мессаржу, Lettonie, Birkenruhe (Берзайне)». Так как в Берзайне господин артист Мессарж пользовался огромной популярностью, почтальонша промчалась четырнадцать километров на велосипеде и запросила за доставку два лата. Ну, черт с тобой! Бери. И показывай, что за телеграмма.

(Профессор Н. просит Мариса прибыть в Вену не позднее двадцать пятого августа, тчк. В Граце педагогическая конференция, тчк. Хочется показать лучших учеников, тчк. Программа та же, что в Пальфи-зале, тчк. Будут представители концертных агентств всей Европы, возможность заключения договоров, тчк. Профессор Н.)

— Отец! — говорит Марис. — Мне придется уехать еще раньше, чем мы предполагали. Ты уже придумал, где устроиться?

— В бараке лесорубов вроде есть свободное местечко, — отвечает отец. — Если не у них, то в богадельне наверняка.

— Как же так, в богадельне? — волнуется Марис. — Вот уж этого ты не делай… Тогда уж лучше у лесников. Там, говорят, комнаты светлые.

— Да, одна большая комната на двадцать коек. Мне там квартира полагается — ведь я еще работаю лесником на обходе…

Утром Марис начинает укладывать кофр. Из громоздких вещей брать с собой нечего: на память — старые сапоги для верховой езды, подарок матери — Новый завет, нотный альбом Zum Tee und Tanz — его он шутки ради подарит профессору (тот на выпускном банкете преподнес Марису уточку-свистульку).

Укладывая свой нехитрый скарб, он пробует отогнать от себя мысли о Юлишке… Вдруг понимает: дом полон чужих людей.

— Судебный пристав приехал, — говорит отец. — Выйди и ты во двор.

Прибыл господин Цал с помощниками. Он сердечно здоровается с Марисом, они ведут себя как старые приятели.

— Все упражняетесь? — радуется судебный исполнитель. — Ну, как же, как же… Вас ожидает блестящее будущее. Здорово вы сыграли «Мефисто-вальс» в тот вечер. Я вам так скажу: po fer zort! Первый сорт!

Тем временем ищейки пристава уже успели облазить тележный сарай, хлев, конюшню, погреб. Один из них, проявив недюжинное любопытство, заглянул даже в колодец.

— Должно быть, метров на двадцать в землю уходит, — определяет он со знанием дела.

— Что вы! Пятьдесят метров самое малое, — говорит Марис. — Как-то раз там даже нефть показалась.

— Что? Нефть? — восклицает помощник. — Значит…

— Ну что ты, Фридис! Господин Межсарг тебя разыгрывает, — смеется пристав. — Молодой человек, вы далеко пойдете, если чувство юмора не изменяет вам даже в этот грустный миг.

— Какой такой грустный миг? Мы просто счастливы, что разделаемся наконец со своими долгами.

Гм, да…

— Господин Цал, мы это фортепьяно оценили в восемь сотен, — высовываясь в окно, кричит из комнаты один из сыщиков.

— Дурак! Это фортепьяно принадлежит Общественному собранию, — кричит в ответ судебный исполнитель. — Посмотри-ка лучше, что за мебель в комнате.

Все идут в дом осматривать мебель.

— Вот буфет…

— Антик, — говорит Марис. — Из Византии.

Эксперт подходит, поглаживает по дереву и, махнув рукой, говорит:

— От Трентельберга… Барахло. Что тут у вас еще?

— Вязаные оконные гардины… с уникальными брюссельскими кружевами, — куражится Марис.

Эксперт подходит к окну, щупает занавеси, принюхивается и констатирует:

— Тоже от Трентельберга.

В глазах ищеек нескрываемое отчаяние.

— Мы напрасно сюда приперлись, господин Цал. Здесь нечего описывать.

— Нет, так нельзя! Что-нибудь да надо описать. Посмотрите хотя бы вон ту кровать.

Помощник садится на табуретку и пишет:

— Соснового дерева. Мореного. Изголовье с фанерными инструкциями.

— Не инструкциями, а инкрустациями. Пиши: инкрустациями…

(Так было описано супружеское ложе старого Межсарга — кровать, в которой родился всемирно известный пианист Морис Мессарж, но в тот момент пристав еще не уразумел этого. Говорят, впоследствии Изабелла продала эту кровать музею за двенадцать тысяч марок.)

— Ну и ну… — оставшись с отцом с глазу на глаз, говорит господин Цал. — Неплохо сработали, Межсарг, подчистую, здесь и взять нечего. Теперь вас объявят неплатежеспособным.