Календарь капельмейстера Коциня

— Вот видите: я угадал, кто вы, а вы не знаете, кто я, — смеется Каспар.

— Кхекальщик вы! — отрезает Лиана.

Ну, это уж слишком! Возмущенный Каспар вскакивает.

— Прекрасно! Ну и умирайте! Театр ничего не потеряет. Режиссер всегда говорил: это самая бездарная актриса нашего театра.

Лиана вскинулась подобно кобре и закричала:

— Как вас зовут?

— Кхекальщик!

Тут она запричитала изо всех сил:

— Сестричка, доктор! Спасите, на помощь! Меня хотят убить, на помощь!

Сбежался весь персонал, в окнах санатория показались взволнованные лица больных. Маврикий (так звали подстриженного докторского пса) лаял и тявкал, а Каспар стоял бледный и недвижный тут же на балконе. Он ждал, что произойдет дальше.

— В чем дело, мадемуазель Лиепа? — спрашивал доктор, щупая пульс. — Что с вами случилось?

Лиана Лиепа не ответила. Потом истерически зарыдала.

— Неврастения! — сказал доктор дежурной сестре. — Впредь каждый вечер по две таблетки люминала.

Заметив Каспара и собаку, директор негромко спросил:

— Маврикий не испугался? Сразу после стрижки собаки очень чувствительны. Как он вел себя, поднимая лапу: как такса или как лев?

Таким был первый день пребывания трубача Каспара Коциня в Калниенском санатории.

К общему удивлению, после страшного припадка истерии состояние больной Лианы Лиепы стало заметно улучшаться. Температура упала, вернулись силы. Директор объяснял это шоком испуга. Врач был уверен, что мадемуазель Лиепа в тот раз, во время мертвого часа, испугалась подстриженного пса, потому что и судомойка Минна, увидев льва в санаторной кухне, лишилась чувств и разбила чайник.

На следующий день Каспара Коциня обследовали, расспросили и просветили рентгеновскими лучами. Как врач ни старался, но, кроме застарелого рубца, ничего нового в легких трубача разглядеть не смог. Но врач считался театралом. Он обещал режиссеру Даугавиетису в течение месяца держать Каспара в санатории, а затем выдать официальный документ о бедственном состоянии его легких. За это Каспар Коцинь был обязан утром и вечером гулять с докторским псом и иногда копаться в огороде.

Как-то утром к Каспару подлетела дежурная сестричка. Мадемуазель Лиепа просит господина Каспара Коциня (и где это она узнала его имя?), если это не затруднит его, зайти к ней на минутку, поговорить. Второй этаж, комната сорок третья.

Каспар отыскал сорок третью комнату и несмело постучался.

— Прошу, господин Коцинь! — уверенная, что это не может быть никто другой, из-за двери отозвалась Лиана. — Входите смело!

Каспар распахнул дверь и вошел. Комнатка походила на артистическую уборную в театре. На стенах приколотые кнопками фотографии кинозвезд, на туалетном столике овальное зеркало, вокруг которого беспорядочно навалены пудреницы, тюбики губной помады, тушь для ресниц, журналы и несколько экземпляров пьес. Но самое главное — цветы, цветы, цветы… Где она взяла столько цветов? В вазах, в кувшинах. Даже в кофейной чашке плавает странно изогнувшийся цветок. Принарядившаяся Лиана сидит на кровати, на ней розовая шелковая юбка. Бледность лица она мастерски скрыла. Лишь темные круги вокруг глаз и лихорадочный блеск во взгляде говорят, что Лиана серьезно больна.

Сегодня утром она чувствует себя прекрасно! Показав рукой Каспару, чтобы он садился на круглую скамеечку, она устраивается так, чтобы время от времени видеть себя в зеркале.

— Предлагаю заключить мир, — говорит Лиана. — Ужасно глупо получилось в тот раз… Кажется, я назвала вас кхекальщиком, а вы меня…

— Я вел себя как мальчишка, — в свою очередь признается Каспар. — Но вы начали первая.

— А режиссер действительно так сказал… ну, насчет меня? — робко спрашивает Лиана и влажными глазами смотрит на Каспара.

«Глаза умирающей лани», — думает Каспар, и ему становится жаль бедную Лиану.

— Нет, это я сгоряча (лжет, не моргнув глазом!). Ничего подобного Даугавиетис никогда не говорил.

Лиана облегченно вздыхает и улыбается:

— Я сразу подумала…

Однако дело обстояло не так-то просто. После случая с «Золотым конем» Даугавиетис не переносил даже духа Лианы Лиепы. И не потому, что она была бездарна, нет! В театральном училище она была одной из лучших. Но Даугавиетис, старый идеалист, терпеть не мог, когда окольными путями пытались пробиться к славе.

— Вы для своей протеже требуете главную роль в «Золотом коне»? — кричал режиссер господину Зингеру. — Хорошо! Пусть она играет коня, но о Саулцерите и речи быть не может, эта роль Лиепе не подходит: лицо плоское, как луна… Круглым дураком надо быть, чтобы ради такой девицы трижды взбираться на стеклянную гору!

Но господин Зингер не сдался: позвонил инспектору театров Герхарду Натеру, а Герхард Натер позвонил Аристиду Даугавиетису. Всего один звонок, и дело сделано. Лиана Лиепа победила.

— Я выдумал эту глупость, чтобы уязвить вас, — повторяет Каспар.

— Сознаться — значит сделать шаг к исправлению, — сияя, восклицает Лиана и вкладывает свои истаявшие пальчики в руку Каспара. — С этой минуты вы уже не кхекальщик, а мой друг!

«А она ничего», — решает про себя Каспар.