Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Новый год

Обильная пища и питье — непременное условие Нового года у тибетцев. В прошлом даже существовала поговорка: «Тибетский Новый год — это вино, китайский — это бумага, непальский — это грохот»[788].

В этот день дети бегают от дома к дому, распевая песни и звеня колокольчиками[789].

В Лхадо у кочевых народов на заре первого дня Нового года все население оставляло свои палатки и собиралось на берегу реки у костра из можжевельника, который не столько пылал, сколько разносил клубы дыма, стлавшегося по долине ущелья. Возле жертвенника толпились женщины, дети и громкими голосами славили наступающий Новый год. С восходом солнца нарядные жители возвращались в свои палатки и принимались за праздничную трапезу. В первые дни года родные и знакомые обычно навещали друг друга[790].

В Лхасе ранним утром первого дня Нового года правительственные чиновники направлялись на прием в Поталу[791]. В первый день Нового года Далай-лама устраивал банкет на вершине Поталы. Он приглашал официальных лиц. Во время этого приема десять юношей или мальчиков, одетых в разноцветные шелка и с белыми тюрбанами на голове, исполняли воинский танец. К ногам у них были привязаны маленькие колокольчики, в руках они держали алебарды. Танец исполнялся под аккомпанемент десяти барабанщиков, одетых таким же образом. В начале XIX в. о танцах мальчиков в белых тюрбанах сообщал еще Н.Я. Бичурин[792]. Во время церемонии разносили чай и праздничную еду:

чэмар, жэдрэ (мясо и рис), дотхуг (пшеничная похлебка), досо[793].

Рис. 46. Праздничная одежда знатных тибетцев (середина XX в.)[794]

.

Праздничные новогодние приемы устраивались и на местах. Так, в Лхадо в начале XX в. было принято, чтобы первый день Нового года все мужское население прибывало в ставку местного князя с новогодними подарками. Дары состояли обычно из хадака и звериных шкур. Князь принимал все подарки и одаривал также хадаком и звериной шкурой, но только другого качества. За шкуру леопарда он дарил шкуру рыси, за рысь лесную — степную кошку и т. д. Тем, кто был в состоянии одарить его только одним хадаком, князь выдавал цзамбу, чуру, зерно или масло. Для наиболее почетных гостей устраивалось угощение из рисовой каши с маслом и сахаром, мяса, чая,

джюмы. Для остальных готовили только чай, цзамбу и джюму. Отсылались дары в близлежащий монастырь, раздавалось подаяние нищим (цзамба, зерно, масло). Затем князь отправлялся к месту сбора народа — напротив его собственной ставки, где ежегодно в Новый год происходила стрельба из ружей в цель и в пешем строю и в конном. В Новый год наиболее преданных своих слуг князь повышал в ранге[795].

В первый день Нового года в Лхасе происходили народные гулянья. Устраивались массовые танцы. Один из них исполняла группа из трех или четырех женщин, вставших в круг. Каждая из них держала в руках кожаный ремень с колокольчиками. Женщины начинали петь и ритмически пританцовывать, сопровождая танец звоном колокольцев. Постепенно со стороны подходили мужчины, которые присоединялись к пению и притоптывали в лад. Пели песню за песней, пока хватало дыхания или пока кого-нибудь не сшибали с места. Тогда вся группа отправлялась дальше, и, пройдя какое-то расстояние, все начинала заново. Вероятнее всего, такие группы совершали предписанный обход храма[796]

. На рынке дети и взрослые пускали петарды, стреляли большими хлопушками, пускали мыльные пузыри, причем главное внимание обращалось не на их цвет, а на звук, с которым пузырь лопался. С наступлением темноты зажигали спички, дающие розовый свет. На улицах водили хороводы и пели песни. Дети, взрослые, женщины бьют «жестку», или лянгу, и прыгают через веревку. Две девочки крутят веревку, третья девочка, десяти-пятнадцати лет, прыгает через веревку. Это проделывалось на ходу или на месте. Между девушками шел разговор: «Куда вы идете? — Туда-то. — Зачем изволите идти? — Новый год справлять!»[797].

У племен хорба в г. Нагчу в первый день Нового года, по свидетельству Ю.Н. Рериха, проводилась церемония сожжения торма: сначала церемония происходила у дома местного начальства, к которому двигалась процессия, возглавляемая двумя монахами, несшими торма. За ними шествовал главный лама, одетый в красный плащ и желтую шляпу, последняя указывала на его принадлежность к школе Гэлукпа, за ним двигались монахи. Замыкали процессию монахи-музыканты с барабанами, трубами дунчхэнами и тибетскими гобоями. Шествие, как правило, сопровождал почетный эскорт из представителей местной аристократии — в пышных одеждах, с красными и зелеными тюрбанами на головах. Все они были вооружены мечами и мушкетами с дымящимися фитилями.