Калигула

Цезония. Все охвачены восторгом! Все падают ниц! (Патриции, кроме Сципиона, бросаются на колени.) И повторяйте за мной священную молитву Венеры-Калигулы: «Богиня страдания и танца…»

Патриции. «Богиня страдания и танца…»

Цезония. «Рожденная в волнах, от пены липкая и горькая от соли…»

Патриции. «Рожденная в волнах, от пены липкая и горькая от соли…»

Цезония. «Ты — смех и раскаянье…»

Патриции. «Ты — смех и раскаянье…»

Цезония. «Злость и порыв…»

Патриции. «Злость и порыв…»

Цезония. «Научи нас безразличию, рождающему любовь…»

Патриции. «Научи нас безразличию, рождающему любовь…»

Цезония. «Открой нам Истину этого мира, которой в нем нет…»

Патриции. «Открой нам Истину этого мира, которой в нем нет…»

Цезония. «И дай нам сил жить в величии этой Истины…»

Патриции. «И дай нам сил жить в величии этой Истины…»

Цезония. Пауза.

Патриции. Пауза.

Цезония (продолжает). «Осыпь нас дарами своими, освети наши лица огнем твоей жестокости и ненависти, беспристрастной до конца; открой глазам нашим твои руки, полные цветов и трупов…»

Патриции. «…твои руки, полные цветов и трупов…»

Цезония.

«Прими блудных твоих сынов, раствори им двери в приют, лишенный твоей безграничной, мучительной любви. Даруй нам твою страсть, не ведающую предмета страсти, мучение, лишенное причины, и радость, у которой нет будущего…»

Патриции. «…и радость, у которой нет будущего…»

Цезония (очень громко). «Ты — беспредельная и пылающая, бесчеловечная, но такая земная! Напои нас вином Равенства и насыть нас навеки в твоем черном, соленом сердце».

Патриции. «…напои нас вином Равенства и насыть нас навеки в твоем черном, соленом сердце».

Калигула, хранивший молчание все время молитвы, после ее завершения насмешливо фыркает и говорит звучным голосом:

Калигула. Хорошо, дети мои; ваша просьба будет исполнена.

Усаживается на пьедестал по-турецки. Один за другим Патриции становятся на колени, кладут оболы и, прежде чем уйти, выстраиваются в ряд, справа от помоста. Последний от волнения забывает положить обол и хочет отойти. Однако Калигула вскакивает на ноги.

Калигула. Ну-ка, ну-ка! Поди сюда, мой мальчик. Обожать — хорошо, но обогащать — еще лучше. Спасибо. Вот так — хорошо. Если бы у богов не было других богатств кроме любви смертных, они были бы такими же бедными, как бедный Калигула. А теперь, господа, вы можете идти и рассказать в Городе об удивительном чуде, свидетелями которого вам посчастливилось быть. Вы видели Венеру — воистину видели! — своими собственными глазами. И Венера разговаривала с вами. Идите, господа.

Патриции собираются уйти.

Минутку! Выходите левым коридором. В правом поставлена охрана, которой велено вас убить.

Патриции, толкаясь, устремляются к выходу. Рабы и музыканты исчезают.

Сцена вторая

Геликон грозит пальцем Сципиону.

Геликон. Ты все еще строишь из себя анархиста, Сципион.

Сципион (Калигуле). Ты богохульствовал, Кай.

Геликон. Что бы это такое значило, а?

Сципион. Ты хочешь изгадить небо после того, как залил кровью землю.

Геликон. Этот юноша любит красивые слова. (Ложится на диван.)

Цезония

(очень спокойно). Как у тебя со здоровьем, мой мальчик? Нынче в Риме умирают и за менее пылкие речи.

Сципион. Я решил говорить правду Каю.

Цезония. Гляди, Калигула, в твоей империи вряд ли отыщется еще одна столь высокоморальная личность.

Калигула (заинтересованно). Так ты действительно веришь в богов, Сципион?

Сципион. Нет.

Калигула. Тогда я не понимаю, с чего это ты так рьяно взялся обличать богохульство.

Сципион. Я могу отрицать что-либо, но не считаю необходимым очернять или лишать других права верить.

Калигула. Весьма непритязательно. Вот она — истинная скромность. Я восхищаюсь тобой, Сципион, и, как ты знаешь, завидую тебе: скромность единственное, чего во мне никогда не будет.

Сципион. Не мне ты завидуешь — богам.