Калигула. Тень величия

Луп ничего не сказал в ответ, продолжая молча смотреть на нее. В полумраке невозможно было разглядеть выражение его глаз. Ливилла повернулась, чтобы уйти, но в тот же миг он вскочил и преградил ей путь.

– Но ведь ты же не за тем пришла, госпожа, чтобы сказать мне все это? – склонившись над ней, спросил Луп хриплым шепотом. Его рука погладила завитки на ее затылке, потом он резко притянул девушку к себе и впился поцелуем в ее губы. Ливилла хотела оттолкнуть его, но передумала и обняла в ответ. Их поцелуй длился вечность, пока он сам не отстранился.

– Прости, госпожа, я не смог сдержаться. Но ты совдишь меня с ума. И во сне и наяву я грежу о тебе, не в силах побороть это чувство. Я люблю тебя!

Ливилла стыдливо опустила ресницы, их тень полукружьями легла на ее пылающие щеки.

– Пожалуйста, не называй меня госпожой, – прошептала она и уткнулась лицом в его мощную грудь, испуганная собственной смелостью. Точно пушинку, Юлий подхватил ее на руки и возложил на узкое ложе.

– Ты уверена, что хочешь этого, госпожа? – спросил он, присев рядом. Улыбаясь, она согласна кивнула.

– Я же просила…

– Не называть тебя госпожой… – откликнулся счастливый Луп. – Я повинуюсь тебе, моя прекрасная Ливилла. Это имя, как мед, на моих губах. Но твой поцелуй еще слаще.

И он потушил светильник.

Энния Невия в нерешительности замерла на пороге кубикулы.

– Фабий, она спит уже сутки, – сказал она, лицо ее выражало крайнюю обеспокоенность. – Ее тело все в синяках и укусах. Укусы сильно воспалены. Если мы не позовем лекаря, раны могут загноиться. А это опасно для жизни.

Гемелл в ужасе заломил руки.

– Госпожа! – умоляюще произнес он. – Мы не можем позволить, чтобы посторонний увидел, в каком она состоянии. Ее репутации будет нанесен непоправимый ущерб.

– Непоправимый ущерб нанесен ее здоровью! – сердито ответила Энния. – А теперь она еще может и умереть. И в ваших силах не допустить этого!

Макрон и Гемелл нерешительно переглянулись.

– Хорошо, – ответил Невий Серторий. – Мы пригласим лекаря, но приведем его ночью и завяжем глаза. А лицо девушки спрячем. Он не догадается, кто перед ним, и не сумеет понять, где побывал, если мы соблюдем все меры предосторожности.

Германик с облегчением согласился и, пользуясь моментом, прошел в кубикулу к Мессалине. Девушка лежала на спине и хрипло дышала, из-за пережитого кошмара у нее развился сильный жар.

Заслышав чьи-то шаги, она, не открывая глаз, едва слышно прошептала:

– Пить!

С трудом сдерживая дрожь в руках, Германик напоил из ее чаши.

– Мне холодно! – тихо пожаловалась она. – Я так замерзла.

Гемелл кинул взгляд на громадную жаровню с тлеющими углями, она наполняла кубикулу удушливым теплом, но не посмел перечить больной и накинул на нее теплое покрывало.

Мессалина приподняла припухшие веки.

– Мне больно, Германик, – простонала она. – У меня все горит огнем там, внизу. Что он сделал со мной?

– Прости меня, любимая, – прошептал Гемелл со слезами на глазах. Его рука накрыла ее тонкую ладошку. – Я виноват в том, что сотворило с тобой это чудовище. Я вырву сердце из его груди и скормлю псам. Клянусь Юпитером!

– Я сама, – произнесла девушка, с трудом шевеля распухшими губами. Мелькнул острый кончик язычка. – Сама убью его! Я отомщу!

Германик сжал ее пальцы.

– Мы сделаем это вместе, любимая. И даже боги не в силах будут нам препятствовать.

Мессалина слабо откликнулась на его пожатие, но силы быстро оставили ее, и она впала в забытье.

XXIX

Энния Невия была настроена решительно. Она давно уже заметила, что с мужем творится что-то неладное. Охватившая его апатия после смещения с поста префекта претория и номинального назначения наместником Египта сменилась бурной деятельностью. Он подолгу запирался в таблинии, рабы сжигали много испорченного пергамента. Странные посетители, облаченные в глухие плащи с низко надвинутыми капюшонами, сновали бесшумно ночной порой по дому. Энния могла поклясться, что часто слышала звон фалерн из-под плащей, а иногда мелькал кончик белой тоги с пурпурной каймой.

И сегодня утром она решила наконец выяснить, что затеял ее муж. Она вошла в таблиний, оттолкнув раба, пытавшегося предупредить хозяина.

– Неужели я для тебя стала посторонней, Невий Серторий? – сердито спросила она. – Мне показалось, твой раб был исполнен намерения не пускать меня сюда.

Макрон поднял на нее воспаленные глаза и тяжело вздохнул:

– Что тебе нужно, Энния? Денег?

Две слезинки из обиженных глаз прочертили на ее щеках быстрые дорожки.