– Эй, Мессалина! – крикнула Ливилла. – Каково отхватить самого завидного жениха империи?
Гости все, как один повернувшись к ним, громко засмеялись. Валерия густо покраснела и сжала губы.
– Старик еще годен для любовных забав? Ты уже проверила? – поинтересовалась Агриппина.
– Он, наверное, трясет головой во время утех? – продолжала насмехаться Ливилла. – Вот уж воистину совершенная пара! Вулкан и Венера!
Мессалина молчала, отведя взгляд в сторону. Будь ее воля, она вцепилась бы в волосы ненавистной Ливилле.
– Прекрати, сестра, – вмешался Калигула, в шутку потрясая своей молнией. Его голос из-за накладной бороды звучал глухо. – Не завидуй чужому счастью! Иначе я и тебе найду достойного жениха! Что скажешь насчет Гатерия Агриппы?
Морщинистый седовласый сенатор, такой же древний, как сам Рим, гордо подбоченился и послал девушке воздушный поцелуй.
– Он уже схоронил пятую жену! – потешался Гай. – И сейчас в поисках новой невесты!
– О, нет! Прекрати, брат, – взмолилась Ливилла, кидая гневный взгляд на Агриппу. Тот сник и продолжил обгладывать косточки перепелки, вымоченной в родосском вине и запеченной с базиликом.
Калигула повернулся к рабам и вскинул свою золотую молнию. Те поспешили скинуть навес, и взорам собравшихся предстал медный бык с задранной вверх мощной головой.
Раздались удивленные возгласы. Кто-то поражался, что прославленное чудовище Фаларида слишком мало, кто-то выражал сомнение в том, издадут ли трубы достаточно громкий звук. И ни один даже в мыслях не выразил сочувствие тому, кому предстояло быть заживо зажаренным во чреве страшного изобретения.
Когда на поляну вывели Германика Гемелла, избитого, грязного, закованного в цепи, шквал негодования обрушился на него со всех строн. Все, как один, сыпали на его голову проклятия и пожелания гореть в Тартаре вечно.
Юноша шел, высоко подняв голову и ни на кого не обращая внимания. Его гневный и презрительный взгляд был устремлен только на Калигулу. Стражник грубо толкнул его в спину острием копья, принудив опуститься на колени, затем копьем же заставил распласться на траве перед золотым солиумом. Калигула поднялся с места.
– Да свершится суд над подлым заговорщиком и гнусным отравителем, который, подобно змее, обманом вполз в мое окружение!
Германик вызывающе поднял голову.
– Ты – узурпатор! Убийца моего дяди и брата!
Золотая молния метко воткнулась в его рот, острым концом пронзив насквозь язык.
– Умолкни же навсегда, проклятый самозванец! – вскричал цезарь. Кровь хлынула изо рта юноши, он замычал от страшной боли. Мессалина улыбнулась и сжала руку Клавдия.
– Я бы сама… – еле слышно прошептала она.
Один из рабов распахнул в боку быка небольшую дверцу.
– Добро пожаловать! – издевательски крикнул Калигула, и стражники потащили Гемелла к чудовищу. Он громко мычал и сопротивлялся. Возбужденные гости подались вперед, предвкушая невиданное зрелище.
Юношу грубо запихнули внутрь быка, и дверца захлопнулась, заглушив вопли обреченного.
– Несите огонь! – потряс Калигула окровавленной молнией.
На сложенные штабелем дрова рабы высыпали горящие угли из жаровни.
– Наш брат мог бы и сам зажечь эти деревяшки, метнув свою божественную молнию, – язвительно прошептала Агриппина на ухо сестре. Та подавила смешок.
– Я хочу выразить свою признательность и благодарность Эмилию Лепиду! – провогласил цезарь, едва первые языки пламени лизнули медное брюхо. – Именно он разоблачил этого проходимца, вступившего в сговор с моим главным врагом Невием Серторием Макроном. Малодушный предатель покончил с собой после неудачной попытки к бегству, умертвив перед этим свою жену. Их тела уже выброшены на Гемонию на всеобщее обозрение и поругание.
Польщенный Лепид улыбался, слушая похвалы, несущиеся со всех сторон.
– Ты – мой герой, – Агриппина обвила его шею руками, желая поцеловать, но Агенобарб заплакал, и это сделала за нее Ливилла, сказав ему те же слова.
Вителлий опять зевнул, наблюдая за языками пламени, лижущими брюхо быка.
– Не сработает, могу поспорить, – обернулся он к Эмилию. – Этому быку лет шестьсот. Неужели цезарь считает, что устройство еще исправно? Кого-нибудь в нем жгли уже?
Лепид равнодушно пожал плечами.
– Я и спорить не буду, – произнес он. – Главное, чтобы этот гнусный выродок сдох. А услышу я или нет его предсмертные вопли, не имеет значения.
– А я бы послушала, – мечтательно проговорила Агриппина.
В этот миг раздалось низкое утробное мычание. Девушки взвизгнули от неожиданности. Все гости замерли, прислушиваясь. Калигула опять потряс молнией, довольно улыбаясь. Его вызолоченная накладная борода сползла набок.
Опять послышалось мычание, и столько в нем было боли и тоски, что сердца у присутствующих сжались от ужаса. Огонь полыхал все жарче, охватывая бока медного зверя.
– Эти звуки слаще любой музыки, – довольно засмеялся Калигула. – Превосходное развлечение, не правда ли, Вителлий?
Луций с трудом нашел в себе силы согласно кивнуть.