Калила и Димна

Тот, кто узнал тебя по-настоящему, должен посоветовать царю отказаться от твоих услуг и по крайней мере отставить от кухни, и если бы ты стал пахарем или землекопом, то не справился бы как должно и с этим делом, хотя у тебя для этого есть рыло. Лучше тебе не касаться никакого ремесла, ибо ты не можешь быть даже дубильщиком или цирюльником, что у дороги пускает кровь простонародью, не говоря уже о том, чтобы служить знатным людям или самому владыке.

Что же касается упомянутых тобою признаков, то ни один разумный и справедливый судья не станет руководствоваться подобными нелепостями, ибо для того, чтобы доказать виновность или невиновность, существуют свидетели и доказательства. И если бы судили по внешности, то награждали бы за красоту и карали за уродство, и ты заслужил бы самую жестокую кару. И каждый злодей мог бы оправдываться тем, что не виновен в своем преступлении, ибо имеет от рождения те признаки, о которых ты говорил, и ему на роду написано и предопределено быть преступником. Тогда и меня нельзя судить: коль у меня все признаки вероломного предателя и я оклеветал Шатрабу, — упаси меня боже от этого! — то куда мне деваться от этих признаков? Ты спутал суд с судьбой и не понимаешь, что судьба — это божий суд, или предопределение. И если дело обстоит так, как ты говоришь, то никого нельзя карать за проступки, ибо каждый может сослаться на те самые признаки, что сотворены вместе с их обладателем и рождаются с его рождением и от которых нельзя избавиться. Значит, тот, кто сотворил эти качества и их обладателя, знает в точности, в какой день совершится благое дело или преступление, и заранее предусмотрел награду и меру возмездия, а это вопиющая ошибка и непомерная глупость, в чем, кроме тебя, никто не усомнится. Ты слышал кое-что и пустился в рассуждения, но коль скоро ты не понял сути, то и рассуждения твои ничего не стоят.

Я не считаю себя самым разумным и образованным в этом высоком собрании, но сдается мне, что на тебя не стоит тратить слов, ибо я ответил всем, тебе подобным, приведя притчу о невежде, что выдавал себя за лекаря и погиб от собственного лекарства. К тому же из слов твоих вытекает противное тому, что ты хотел доказать: вместо того чтобы обвинять меня, ты произнес слова оправдания, ибо если добро и зло предопределены какими-либо признаками, нельзя ни восхвалять добродетельного, ни осуждать злодея.

Ты, не разобравшись в деле, разглагольствуешь о моих пороках, забыв о том, что твои пороки во сто крат хуже. Недаром крестьянин сказал своей жене: «Погляди сначала на себя, а потом уж осуждай других».

«Что это за притча и как было дело?» — спросил судья, и Димна начал: «Рассказывают, что на одно селение напали враги. Они перебили множество жителей, а остальных увели в плен, отобрав у них все достояние, и сорвали с них всю одежду. В числе пленных были крестьянин и его две жены, которых хозяин заставлял собирать хворост. Однажды отправились они нагишом на гору, и одна из женщин нашла лоскут материи и повязалась им, чтобы хоть немного прикрыться. Увидев это, другая женщина сказала мужу: «Посмотри-ка, она ведь голая, а повязалась тряпкой!» Но крестьянин ответил: «Погляди сначала на себя, а потом уж осуждай других!» Что же касается тебя, свинья, то я перечислю сейчас лишь немногие из твоих пороков, о которых тебе надо подумать, прежде чем судить о невинных и беспорочных».

«Ты осмеливаешься обращаться ко мне с подобными речами и бросать мне в лицо такие обвинения?» — воскликнул в гневе предводитель свиней, и Димна ответил: «Да, и скажу о тебе сущую правду. О тебе буду я говорить и тебя позорить, о зловонный, избравший грязь своим ложем, кривоногий, с разрезанными ступнями, обжорливый, с раздутым брюхом, плосконосый, с раздвоенными губами, скверный видом и нравом, кому сопутствует дурная слава!»

Услышав слова Димны, предводитель свиней изменился в лице, заплакал от горя и стыда, колени его ослабели и язык замер, ибо он был посрамлен и унижен, а Димна, видя, что его противник повержен, сказал: «Тебе еще долго придется плакать, и еще горше ты зарыдаешь, когда царь, проведав про все твои пороки, отставит тебя от твоей должности и, запретив являться к нему на глаза, вовсе отстранит от службы».

А на суде присутствовал некий шакал по имени Раузаба, которому царь поручил, втайне от царицы и судьи, доносить обо всем, что происходит, ибо испытал его и питал к нему полное доверие. Услышав речи Димны, тот шакал отправился в царские покои и слово в слово передал, что сказал Димна о начальнике царской кухни, и царь тотчас же приказал отстранить предводителя свиней от его должности и запретил являться на глаза царю и входить в царский дворец. Что же касается Димны, то лев велел отвести его снова в темницу. К тому времени прошла большая часть дня, и судья позволил собравшимся разойтись, а писцам было велено записать все, что было сказано. Судья, просмотрев записи, поставил свою печать, и все отправились по домам.