Калёные тропы

Митька Лопатин одним из первых в своем эскадроне кинулся в воду. Соскользнув с седла и крепко держась за гриву, он поплыл рядом с Харламовым к видневшейся впереди песчаной косе. Ледяная вода обожгла. У него захватило дыхание. Стиснув зубы, он подавил готовый вырваться крик. Казалось, сердце, не выдержав напряжения, лопнет. Тело, замерзая, одеревянело в суставах. Пытаясь согреться, он подгребал свободной рукой и двигал ногами, но, ставшие пудовыми, сапоги стесняли движения.

Артиллерийский обстрел реки прекратился. В наступившей вдруг тишине слышалось только храпящее дыхание плывущих лошадей.

Песчаная коса приближалась. Лошади, шумно отряхиваясь, выходили на мокрый песок и, вновь сойдя в воду, плыли дальше.

Перейдя косу, Митька выбирался уже к середине реки, как вдруг его лошадь, теряя дно, заупрямилась.

— Пошел! Пошел! Не задерживай! — закричали позади голоса.

Митька зло дернул за повод. Лошадь взвилась на дыбы и забила копытами. Подковы засверкали над его головой.

— Убьет! Бросай гриву! — крикнул Харламов.

Митька оглянулся. В этот короткий момент тяжелый удар в плечо опрокинул его. Он окунулся с головой..

Сильным движением Митька вынырнул на поверхность, но набухший полушубок тянул его вниз. Борясь за жизнь, он сделал отчаянную попытку схватиться за хвост плывущей рядом лошади и, зажав в кулаке клок вырванных им жестких волос, вновь окунулся и набрал при этом полные уши воды. Быстрое течение подхватило его, мягко перекатывая, понесло в пучину.

— Тону! — крикнул он, вынырнув, и, взмахнув руками, скрылся под водой.

Он уже терял сознание, когда сильная рука Харламова схватила его за воротник полушубка и ровными, плавными толчками повлекла за собой.

Наконец Митька почувствовал ногами дно. Шатаясь как пьяный, он вышел на берег. Меркулов подвел ему лошадь. От нее валил густой теплый пар.

— Садись! Садись! Кони застынут! — кричал взводный Ступак, старый солдат-кирасир, рыжеватый, мрачный с виду человек саженного роста.

Митька взял стремя, кое-как взобрался на лошадь и вместе с товарищами поскакал по отмели под кручу высокого берега, куда собирался 19-й полк.

— Ну как, напугался? — спросил его Харламов, когда они, согрев лошадей, спешились в ожидании выступления.

— А то! — сказал Митька.

— Ну вот! Смотри, браток, в другой раз не дергай за повод. Тебе бы надо было ее огладить, успокоить, а ты еще больше ее напугал. С конем всегда ласка нужна.

— Ну, Лопатин, ты, можно сказать, прямо из мертвых воскрес, — сказал Ступак, подъезжая к нему.

— Что ж, товарищ взводный, всяко бывает, — заметил Харламов.

— Конево дело, — ляская зубами от холода, но улыбаясь, подхватил Митька. — И не то бывает — у девки муж умирает.

Ступак взглянул на него, хотел что-то сказать, но только усмехнулся в желтые с сединкой усы.

— На-ка вот, погрейся, — он снял с себя флягу и подал Митьке. — Да ты не все! Оставь! Ишь, присосался! — вскрикнул он, увидя, как Митька, запрокинув голову, без передышки тянул. — Ну, а это уж тебе, Харламов, за геройство, — сказал Ступак, приняв от Митьки флягу и взболтнув ее. — На, допивай остатки.

— А вы, взводный?

— А мне, ребята, пока не за что…

Переправа закончилась. Последние всадники выбирались из реки и скакали галопом по отмели.

Тимошенко сел на свою большую гнедую лошадь и, поправившись в седле, подал команду.

На берегу все задвигалось и зашевелилось. Бойцы оправляли седловку и подтягивали подпруги.

Первой выступала вторая бригада. Трубачи на вымытых до блеска белых лошадях выезжали в сторону, пропуская колонну.

Мимо Митьки, который, повеселев, не хотел упустить это зрелище, постукивая копытами, потянулись шагом всадники головного эскадрона. Эскадрон был назначен в охранение, и ему предстояло первому вступить в бой. Красноармейцы ехали взвод за взводом, оживленно переговариваясь между собой.

— И все б ничего, да вот гармонь подмочил, — говорил рябоватый боец ехавшему рядом товарищу.

Тот что-то ответил, и оба весело засмеялись.

До Митьки долетали обрывки разговора:

— И такая, понимаешь, девка славная…

— А у нас хлеба завсегда хороши…

— Ты не забудь, Лихачев, за тобой табаку пачка…

— Эй, архангелы! Вы бы сыграли? — крикнул трубачам боец в шахтерской блузе.

Но капельмейстер, старый человек с синеватым от озноба лицом, не успел ответить ему: эскадрон перешел на рысь и с частым топотом стал быстро проходить мимо. За ним потянулась шагом колонна. Вслед за командиром головного полка чернявый усатый боец в лохматой папахе вез свернутое знамя. На клеенчатом чехле с облупленной краской отчетливо виднелись рваные пулевые отверстия.

— А тебе что, Лопатин, отдельную команду подать? — раздался над ним сиплый голос.

Митька оглянулся, увидел сердито, встопорщенные желтые усы Ступака и побежал к своей лошади, которую держал в поводу левофланговый боец эскадрона.

Шел десятый час утра. Ветер нес в вышине серые лохмотья разорванных туч. Сквозь синие окна прорывался солнечный свет. Степь заблестела, зацвела яркими красками…

Шкуро, вдев ногу в стремя, садился на лошадь. Злой рыжий жеребец с куцым хвостом, прижав уши, кружился на месте и мотал головой.