Калёные тропы

— Буденновцы!.. Эй, слушай, братишки! Переходите до батьки Махно… У нас шамовка хорошая… Денег много… Переходите до нас…

Вихров рванул револьвер из кобуры и толкнул лошадь с места в карьер. Слыша за собой стук копыт резво идущего взвода, он направил лошадь в ту сторону, где раздались крики.

Во тьме зарницами рассыпались выстрелы, послышался лязг клинков, крики и стоны. При вспышках огня Вихров увидел, как Митька Лопатин прожег из обреза в упор махновца в шапке со шлыком. Под Мишей Казачком упала лошадь, придавив ему ногу. Махновец в тельняшке, нагнувшись, ловчился достать его шашкой. Вихров кинулся на помощь бойцу, но тут на его голову обрушился страшный удар. Он зашатался в седле и упал. Уже теряя сознание, он услышал, как хриплый голос крикнул над ним: «Братва! Стой! Не бей! Мы делегация от батьки Махно…»

Потом чьи-то руки потащили с него сапоги.

IX

Над селом лежала светлая ночь. Небольшие белые хатки под соломенной крышей, кудрявые сады и уходившая в степь дорога купались в мягких волнах лунного света. В высоком небе с тихо мерцавшими звездами не было видно ни облачка, и лишь на востоке, откуда ползла тяжелая лохматая туча, поблескивала молния и доносилось глухое ворчанье грома.

В селе давно погасли огни, но сквозь открытые окна большого дома близ колокольни лился яркий свет, гремела музыка и слышался топот множества ног.

Афонька Кривой, назначенный с двумя пулеметчиками сторожить «батькин» штаб, сидел в тени густого кустарника и, склонив голову набок, прислушивался к доносившимся до него звукам.

— Лафа этому батьке, язви его в бок: почти каждый день свадьбу справляет! — со злостью сказал из темноты чей-то голос.

Афонька повернулся на голос. Лицо говорившего терялось во мраке, были видны только горевшие зеленоватым блеском глаза.

— На то он и батько, — заметил Афонька.

— А чем я хуже твоего батьки? — с досадой сказал тот же голос.

— Эва хватил! Не хвались волком, коли хвост собачий.

— Это у кого хвост собачий?

— У тебя.

— Ты гляди, паразит, как бы я тебе другой глаз не подбил.

— Подбил такой! — Афонька презрительно сплюнул.

— Ты не задавайся, гад кривой, а не то так стукну по башке, что сразу в ящик сыграешь.

— А ну, вдарь! — с надрывом в голосе сказал Афонька.

— И вдарю! — в тон ему ответил первый.

— А ну тебя, Петька, в самом деле. Экая ты смола, — сказал другой голос. — Вы лучше скажите, братва, куда батько гуляй-польскую девку девал?

— А у тебя, Хайло, зуб горит на нее? — спросил Петька.

— Нет. Я просто так интересуюсь.

— Пулеметчикам подарил.

— Та-ак… А эта, новенькая, хороша?

— Не знаю. Не видал.

— Я бачил ее, — важно сказал Афонька. — Во всем мире не сыщешь красивше… Глаза синие-синие, волос светлый, а коса — во! — показал он, трогая себя за каблук.

— Ишь, чортов батько! Какой девчонкой попользуется! — сказал тот, которого звали Хайло, улыбаясь и раскрывая большой рот, почти до ушей. — Где же он такую достал?

— Городская. Гуро с хлопцами с Запорожья привез, — пояснил Афонька.

— Добровольно приехала?

— Пожалуй, такая добровольно приедет! — усмехнулся Афонька. — Я зашел в хату, как ее привезли. Гляжу: на лавке сидит, глаза вниз, брови нахмуренные, а лицо белое-белое.

— Молодая?

— На вид лет шишнадцать.

— Я с этаким делом несогласный — девок портить, — сказал Петька. — Ну, я понимаю, по доброй воле которая, а зачем сильничать?

Они замолчали.

В наступившей тишине тихо стукнула дверь, открыв яркий просвет, на фоне которого возник черный силуэт большого толстого человека с непомерно маленькой головой. Человек, хлопнув дверью, сошел с крыльца и, сильно пошатываясь, направился к кустам.

— Ктой-то вышел, братишки? — спросил Петька.

— Эва! Жабу не узнал, — сказал Афонька.

Филька остановился в нескольких шагах от них, посмотрел на луну и, опустив голову, фальшиво пропел хриплым голосом:

Ах вы, косыДа косы русы…

Икнув, он попробовал было снова запеть, но вдруг так страшно закашлялся со свистом и всхлипываниями, словно его выворачивало наизнанку.

— А, чтоб тебя разорвало! — тихо сказал Петька. — Чисто верблюд.

Сопя, отхаркиваясь и сквернословя вполголоса, Филька поднялся на крыльцо и скрылся в доме.

Внезапно неподалеку вспыхнула молния. И совсем близко, словно с затаенной угрозой, пророкотал гром.

— Братишки, как бы грозы не было, — сказал Петька. — Смотри, какая туча с востока идет!

— Туча-то хрен с ней, только б не Буденный, — мрачно заметил Хайло.

— А что, слушок есть? — настораживаясь и подвигаясь к нему, спросил Афонька Кривой.

— Не слушок, а факт. Лященко с хлопцами куда поехал?

— А чорт его знает.

— То-то, что не знаешь. Буденный с армией сюда идет.

— Ну?

— Вот те и гну!

— Что ж, братишки, раз дело такое, то надо, пока не поздно, когти рвать, сматываться. А ну его и с батькой совсем! — сказал Афонька.

— Да, может, еще обойдется, — успокоил Хайло. — Батька, слышь, письмо ему послал. Мир предлагает.

Афонька пощелкал языком, с опаской покачал головой:

— Хорошо, если б так. Ну и ну…

Они помолчали.

— Гляди, никак наши гуляки расходятся? — сказал задремавший было Петька.