Каллиграфия

Брови у Розы взлетали чуть ли не к потолку, ибо факт, что принципиальная француженка роется в чужих дневниках, не лез ни в какие ворота и являлся ярчайшим свидетельством того, насколько измучила ее неопределенность.

— Ну и ну! — только и поражалась она.

— Почти неделя минула, а Лиза так и не соизволила показаться нам на глаза. Предполагаю, что она обосновалась в Зачарованном нефе или в какой-нибудь необитаемой комнатушке, — продолжала Мирей, мешая студентам сосредоточиться и собирая на свою голову их праведный гнев. Аннет, которая сидела тут же, на зачете, грызла с досады карандаш, потому как из-за надокучливого шепота растеряла половину важных мыслей и упустила несколько ключевых слов.

— Профессор! Синьор Банджини! — воздевала она руки к старому прагматику, точно к какому-нибудь божественному избавителю. — Мирей Флори отвлекает нас всех своей болтовней!

После чего начиналось ее нескончаемое ламенто в тоне, какой можно было бы, пожалуй, назвать жалостливым, но который лично Мирей наделяла эпитетом «плаксивый».

— Ах, вот как?! — взвивался экзаменатор, подлетая к столу нарушительницы тишины. — Она, стало быть, знает билет как свои пять пальцев, и оставшиеся полтора часа ей ни к чему!

— Вовсе нет, профессор, — заливалась краской француженка, ощущая, как сердце трепыхается где-то в районе почек. — Я… У меня еще ничего не готово.

Банджини хохлился, зловеще сверкал глазками и утробным голосом сообщал, что при повторении подобного казуса отправит ее на пересдачу.

Об участи россиянки Мирей в голову закрадывались самые чудовищные предположения, и она уж не могла ни есть, ни спать, ни, тем более, готовиться к экзаменам, которые поставлены были на конец мая и до которых оставались считанные дни.

— Что если Лиза забрела в какой-нибудь пропахший мышами подвал и заблудилась?

— Ох, вероятность заблудиться в наших подвалах почти такая же, как и заплутать в лабиринте Грега Брайта[56], - нагнетала страху Роза, смешивая цвета на палитре.

— А вдруг она вообще вышла за главную стену?! — ужасалась Мирей. — Говорят, те, кто покидал Академию без ведома директора, никогда больше сюда не возвращались.

— Да и потом, из-за стены не поступало от них ни весточки, ни строчки, — замечала художница.

Одна лишь Кианг ни о ком не волновалась и расценивала чрезмерную ажитацию однокурсниц как нечто, не заслуживающее внимания. И, пока Роза творила в парке шедевры, китаянка с прежним рвением творила кавардак в ее гардеробе, подстраивала каверзы чувствительной Мирей и с необъяснимым предвкушением ждала от них нагоняя. Больно уж одолевала ее скука.

А Донеро практически сросся со своей подзорной трубой. Не проходило и часа, чтобы он не натыкался на какой-нибудь любопытный геологический объект, который в другое время неизбежно завладел бы его умом, подвигнув на написание колоссального научного труда. Но без Елизаветы Вяземской в глазах Донеро обесценивалось всё: и древние каньоны, и малахитовые горы, и не обнаруженные доселе острова. И он даже вообразить не мог, что Лиза находится от него немногим дальше, чем отстоит от географической будки Зачарованный неф, где сохранилось еще немного бутылок с волшебным вином…

* * *

— Нелегко восстановить баланс стихий, когда саму тебя ветром качает, — вздохнула хранительница, опершись об иссохшую сакуру. — Лизонька, дорогая, не сочти за труд…

И Лиза тотчас кидалась выполнять ее поручения. Она была свидетельницей расцвета, она же застала и упадок и на всё теперь была готова, лишь бы вернуть саду былое великолепие. Возродить цветшие некогда поляны, придать свежести и стройности поблеклым стволам, прогнать застывшие пепельно-серые тучи, исторгающие то дождь с металлическим привкусом, а то липкую холодную изморось. Из-за этих туч и неба-то никакого не стало — слишком уж плотной нависли они пеленою, слишком уж мрачно сделалось вокруг. Лиза едва различала конусообразную башенку на красной пагоде, а за пагодой всё тонуло для нее в беспросветном тумане. С трепетом взирала она на болезненно-темную, примятую траву, окропленную тлетворными маслянистыми каплями, на забрызганное чернилами кимоно японки да на ее побледневшее лицо.

— Меня уже, наверное, обыскались, — робко замечала россиянка, натягивая рядом с палаткой тент из желтого брезента.

— К моему глубочайшему прискорбию, портал закрылся, а виною тому непогода, — говорила Аризу Кей, обвязывая дерево багажным шнуром. — И пока я не могу ни принимать посетителей, ни провожать.

— Значит, я здесь застряла? — слабеющим голосом спрашивала Елизавета.

— Невозможно предсказать, насколько затянется ненастье, — отвечала японка, на которую налетал порывистый ветер, вырывая брезент из рук. Состояние ее было столь плачевным, что сил не хватало даже на простую физическую работу. Что уж говорить о волшебстве!