Каллокаин

Он с отрешенным видом сжал в руке бумагу и, припадая на ногу, направился к двери. У выхода застыл на пару секунд в нерешительности и пробормотал:

– Я, наверное, должен сказать, что сам не понимаю, что на меня нашло. Я как будто был не в себе и говорил не то, что думаю. Никто не любит свою работу так, как я, и мне, разумеется, даже в голову не придет ее бросать. Я очень надеюсь, что смогу проявить добрую волю, страдая в самых сложных экспериментах на благо Государства.

– По крайней мере, пока не заживет ваша рука, вы гарантированно останетесь на службе, – легко произнес я. – Иначе вас не возьмут на другую работу. Чему вы, кстати, учились? Насколько мне известно, ресурс, выделяемый на переобучение бойцов, весьма ограничен, и в вашем возрасте кардинальная смена деятельности обычно не практикуется, особенно учитывая, что на «инвалидность» в связи с выбранной профессией вам рассчитывать не стоит…

Я до сих пор осознаю, что говорил с ним как надменный начальник. Дело в том, что мой первый подопытный внезапно вызвал у меня сильную антипатию. Поводов для нее было более, чем достаточно: трусость, эгоистичная безответственность, которые он умело скрывал от руководства, надевая маску мужества и готовности к самопожертвованию. Да, директивы Седьмого Бюро были у меня в крови. Закамуфлированная трусость омерзительна, я и сам это понимал, но не замечал скрытую скорбь. И не видел еще одну причину моего неприятия, которую осознал позднее: это снова была зависть. Этот во многом ничтожный человек говорил о мгновении великого блаженства, ушедшем и почти забытом, но все же мгновении… Его краткий, исполненный восторга путь в отдел пропаганды молодежного лагеря в тот день, когда он подал заявку в Службу Добровольного Самопожертвования – вот почему я ему завидовал. Возможно, именно такой миг помог бы мне одолеть ту ненасытную жажду, которую я пытался утолять с Линдой? Впрочем, тогда я эту мысль до конца не додумал, но у меня возникло чувство, что этому человеку была дарована милость, а он вел себя неблагодарно, и меня это ожесточило.

Между тем Риссен совершил то, что поразило меня. Он подошел к № 135, положил руку ему на плечо и произнес с теплой интонацией, с которой не обращаются ко взрослому человеку, тем более к мужчине; таким голосом обычно разговаривают с маленькими детьми чрезмерно заботливые матери:

– Ничего не бойтесь. Вы же понимаете, личное останется между нами? Считайте, что вы ничего не говорили.

Мужчина робко посмотрел на Риссена и быстро исчез за дверью. Мне кажется, я понял его смущение. Будь он на толику достойнее, он бы плюнул в лицо боссу, который так фамильярно вел себя с подчиненным. А потом я подумал: разве такого босса можно почитать и слушать? Тот, кого никто не боится, не заслуживает уважения, разумеется, нет, ибо уважение всегда предполагает признание силы, превосходства и власти – а сила, превосходство и власть всегда опасны для окружающих.

Мы с Риссеном остались вдвоем, в помещении повисла тишина. Паузы Риссена мне не нравились. Не отдых и не работа, нечто среднее.

– Я полагаю, что догадываюсь, о чем вы сейчас думаете, босс, – произнес я, чтобы прервать молчание. – Вы думаете, что это ничего не доказывает. Я мог проинструктировать его заранее. То, что он сказал, конечно, его скомпрометировало, но это ненаказуемо. Вы так думаете?

– Нет, – ответил Риссен, как будто очнувшись. – Нет, я так не думаю. Более чем очевидно, что человек говорил именно то, что думает и в чем никогда бы не признался. Ошибиться невозможно: и признание, и последующий стыд были искренними.

В моих интересах было бы обрадоваться его доверчивости, но в действительности она меня раздразнила: подобное отношение показалось мне слишком поверхностным. В нашем Мировом Государстве каждый боец с детства приучен к строжайшему самоконтролю, и № 135 вполне мог сыграть правдоподобный спектакль, хотя в данном случае это было не так. Но от критики я воздержался и в ответ произнес:

– Если я предложу продолжить, я нарушу дисциплину?

Этот странный человек меня, похоже, не услышал.

– Своеобразное открытие, – проговорил он в задумчивости. – Как вы его совершили?

– Я основывался на предыдущих разработках, – ответил я. – Препарат с подобным действием был получен еще пять лет назад, но он обладал выраженно токсическими побочными эффектами, вследствие чего все без исключения подопытные оказывались в доме для умалишенных уже после первого эксперимента. Изобретатель препарата уничтожил большое количество людей, за что получил строгое предупреждение, а проект приостановили. Однако мне сейчас удалось нейтрализовать токсические побочные эффекты. И я, признаюсь, с огромным напряжением ждал практических результатов…

И спешно, как бы мимоходом, я добавил:

– Надеюсь, мое изобретение будет названо «каллокаин» в честь меня.

– Наверняка, – равнодушно произнес Риссен. – Вы сами понимаете, несколько важным окажется ваше изобретение?