Калуга первая (Книга-спектр)

Вот и опять сердце кольнуло, как когда-то поясница у Бенедиктыча. Вечность затрагиваю. В яблочко попал. Значит опасная тема исчерпана. Тем более тюрем нет, есть только социальные лечебницы. Потому я и возвращаюсь к событиям в Калуге, произошедшим, если не изменяет память, на пятый год после испепеления Бенедиктыча.

Где ты, город Калуга? Напоминание о моей тупоголовой юности. Гражданин Циолковский и купеческие дворики. Калуга - Марс, и мое тихоокеанское детство. Я сожалею, что не провел его на коралловых островах. Я не единственный, кто считает, что не жил первые два десятка лет. Но я видел реку Амур и был сонливым браконьером в её первобытных низовьях. Там, в тягучей илистой воде водится реликтовая рыба Калуга, тайна моей судьбы, которой больше нигде нет. Калугу, из породы осетровых, во всем мироздании не встретите. И это она своим субмаринским ночным появлением из черноты крамольной лунки при свете звезд и бесприютном ветре впервые подсказывала мне о глубинах настоящей жизни. И с тех пор, сожалея о прошлом, я вижу её огромное тело посреди заледенелой реки и понимаю всех идиотов мира, а её острый нос и огромный беззубый рот снятся мне по ночам, когда я засыпаю счастливым.

Философ Нектоний так и заявил: "Амур и Ока реки побратимы". И сколько я не возражал, объясняя, что они могут быть в лучшем случае любовниками, он продолжал выкрикивать из будки свои лозунги:

"Амурская Калуга любимейшее блюдо окских калужан!"

"Философ амурской Калуги поднимет умы Калуги на новую приокскую ступень!"

И вредная у него философия пошла. Он написал ещё один труд под названием: "Нужно ли быть главой государства?" И, естественно, как все порядочные философы, определенного ответа так и не дал. Я ему говорю:

- Кому нужно, тот станет, а кому не хочется, тому и не быть.

Но философ не уступает. Его возмущает, что никто не учитывает факта, что ни один порядочный художник не был главой государства. Я ему - актеры были, один псевдоариец Адольф даже живописал, и поэты, бывало, участвовали в дипломатии. Но разве его такими стержневыми фактами пробьешь?

- Я серьезно, - кричит, - говорю! Вот ты, Веефомит, и твой дружок Бенедиктыч, почему не добивались правительственных постов? Как гуманисты вы могли принести много пользы, а?

Ох и игрун этот философ. Все ловит на дурачка, чтобы с чистой совестью разочароваться.

- А тебя что, и правительство не устраивает? - спрашиваю.

- А я и не знаю, кто там сидит, - махнул он рукой.

- А кого я посадил, тот и сидит.

- Бенедиктыч, что ли? - вылетел он из будки, - так вы что, власть захватили?

Я интригующе пожал плечами, прошел в дом, он за мной. Я предложил сесть.

- Никаких переворотов! - погрозил ему. - Ты забыл главную философскую заповедь: мир не перестает двигаться вокруг тебя, если даже сидишь в будке.

Философ обмяк. Он не знал, что значит совершенствоваться. Он с удовольствием - подскажи ему, как. Но если он болен этим вопросом только рядом со мной, то зачем его лишать поисков нереального клада, из-за которых он и есть такое любопытное исключение. Он хотел думать, что если изменить курс, создать условия, то стало бы лучше и люди сделались бы гуманнее. Что до меня, я не видел надежности в том, что человек только тогда хорош и многообещающ, когда поел. Ведь вон, вывели новый сорт клубничного дерева, и желудочный сок затребовал деликатеса. А наступит год неурожая и вновь обострится ностальгия по хорошести. И невозможно все это объяснить. И как тошно от всепропитавшей немощи!

- О мой вечный и гордый Эзоп! - вскричал я так, что философ соскочил со стула, - где найти силы, чтобы иметь твою красоту и спросить с завидной улыбкой: где здесь пропасть для свободных людей?

Тогда-то философ и проникся. Хорошо, что я ненавижу пределы. Правда, ему хотелось, чтобы я сказал "пропасть для свободных идей," но и этого для понимания хватило, и он сжег свой труд, с которым сгорел и сам. От его плоти и работы мозга остались черновые тетради, в них поспешно были вписаны цитаты из источников, примеры и цифры, даты рождений, наброски дальнейших поисков и разного рода ощущения. Пальцами палача я листал исчерканную бумагу, отразившую ещё одну попытку собрать воедино вечность и завоевать гармонию, и слезы катились по моим щекам. Я уже, помнится, признавался, что на меня сентиментально действуют личные вещи людей.

С тех пор я иду, медленно-медленно поворачиваю за угол, чтобы ступить на свою улицу, и на мгновение у меня перехватывает дыхание, потому что я давно готов, но не хочу увидеть свой дом горящим.

* * *

Такие, как Копилин, всегда входят в историю человеколюбивой деятельностью и очень часто получают Нобелевскую премию за свою доброту. Алексей не стал исключением, ибо Нобелевская премия вечна, как и счастливый финал, - дарственная материализация интуиции Веефомита, отошедшего от упреждающей тревожности во имя Леночки и собственного варианта удачи.