Камаэль (СИ)

- Нет, нет, Вик, не мёртв, не мёртв. - голос мой сорвался, и я вновь, борясь с рукой брата, прильнул к возлюбленному, чувствуя его кровь на своих руках, лице. - Он не мёртв.

- Льюис, умоляю тебя, нам нужно идти - они украли Камиллу. - Сбивчиво шептал брат, пытаясь оторвать меня от Габриэля.

Сознание моё уплывало прочь. На слова брата я только горьковато усмехнулся - не верил, что Виктор, такой сильный и умный, не замечает очевидных вещей, когда дело касается какой-то дроу. А меж тем из-за неё в том числе я лишился самого дорогого!

Словно во сне я поднял эльфа на руки, перебарывая собственные боль и слабость, затем встал на дрожащие ноги. Рюкзак перекочевал в руки Виктора, а я держал самое ценное сокровище, самое любимое и уже мёртвое, но не смел признать эту смерть. Эту нелепую, эту глупую смерть. Вместе с болью в сердце и груди разрасталось второе пламя - чёрное, жгучее, ледяное, всепоглощающее. Проклятья не рвались с уст, но я жаждал мести, смерти Джинджера. Такой смерти, что он успеет пожалеть о всём содеянном, о всех своих помыслах и действиях. Чтобы все те, кто умер от его руки, пострадал, были отомщены. Клыки невыносимо чесались и болели, впивались в губы и требовали его грязной, гнилой крови, его мучений. Вопли сдавливали горло, но не рвались наружу. Я не хотел вспугнуть то чудо, того светлого ангела, что лежал на моих руках.

Запятнанные светлой кровью волосы слиплись, мелко трепетали на слабом ветру; рука, висевшая плетью, словно бы у спящего человека, не шевелилась. Виктор осторожно закрыл глаза эльфа. Если бы не синие губы, не запёкшаяся кровь, он был бы похож на спящего, сморенного жарой или болезнью. Но губы его не подрагивали от дыхания, грудь не поднималас, ресницы не трепетали. Слёзы вновь и вновь наворачивались на глаза. Хотелось кричать, орать в голос, чтобы этот крик достиг ушедшей души. Боль и ненависть боролись между собой, связывая вены, сдавливая грудь. Мой ангел, где же ты? Почему ты покинул меня так быстро? Словно бабочка-однодневка ты явился в мою жизнь, осветил её теплом и любовью, а затем сложил свои яркие крылья и затих в моих руках. Твои тёплые губы больше не коснуться моей кожи, не подарят волшебный, лёгкий поцелуй, а руки не коснуться плеч. Мой милый Габриэль,ты будешь отомщён, я клянусь тебе! Я сделаю для тебя всё, чтобы твоя душа была очищена от этого ужаса, от этих страданий.

***

На восходе мы уже пересекли весь лес и держали путь к Рино, чтобы оттуда по железной дороге добраться до Сакраменто. А вот от Сакраменто до Сиэтла на поезде - совсем чуть-чуть. Но мысли мои были совсем не о том расстоянии, что нам следовало преодолеть. Мысли мои, притуплённые и полные агонии, сошлись на том прекрасном ангеле, что уснул в моих объятьях вечным сном. Его прекрасное лицо даже сейчас, в кровавых разводах, было прекрасно, неподражаемо и, как и в первые наши дни знакомства - невозмутимо. Не раз и не два я касался холодных губ. Мне было плевать на трупный яд, было плевать на всё. Главное, быть сейчас рядом с ним. Мне казалось, что он ещё жив, что ему безумно больно и он нуждается в моей помощи, в моей поддержке. Слёзы туманили глаза, ноги едва передвигались, и Виктору много раз приходилось меня ловить. Он молчал, давая мне проститься с любимым. А от этих мыслей становилось всё хуже и неприятней, больней. Жизни Светлых и Тёмных, жизнь Камиллы, чувства брата, матушка - всё отошло на задний план. Пути сошлись на моём светлом ангеле, открывшем передом мной двери в другой мир, в другую реальность.

Сдавленные рыдания рвались из груди, глаза уже болели и едва открывались от непрекращающихся слёз, сердце ныло и едва билось, словно желая остановиться и отпустить меня вслед за возлюбленным, но меня держало более сильное, тёмное чувство, желание, пустившее корни глубже Адского Дуба.

Небольшое озеро, находящееся в низине, стало нашим временным пристанищем. Виктор ушёл, оставив меня с Габриэлем на берегу. Вытаскивать клинки из его тела было нестерпимо-больно, страшно. Но это было необходимо. Уложив своего эльфа на берег, я стал омывать его тело, его лицо, волосы, смывая кровь, чтобы он был погребён абсолютно чистым, святым. Пусть я и догадывался о том, что он мог творить до меня. Однако, Габриэль оставался моим. Светлым, непорочным, невинным, несмотря ни на что. Омывая его лицо, я вновь и вновь касался его век, его губ, лба и не мог оторваться. Сжимал ледяные пальцы, целовал кисти и лил слёзы, хоть это и не могло его вернуть. Мой эльфёнок! Мой ласковый, нежный ветер! Отпустить его было выше моих сил, половина души внезапно оказалась оторванной, а потому хотелось лечь в могилу вместе с ним, не отпускать его никогда.

Месть. Чёрное, мрачное желание тянуло обратно к земле, к жизни, сушило слёзы на щеках, тянуло дальше, за ублюдком Джинджером­, чтобы вонзить эти кинжалы в его сердце, истязать его тело, отравлять душу, губить сознание.