Она обратила внимание на сеть красных прожилок на его лице, на дрожащие руки… Нахмурившись, словно зло отстранился от ее взгляда:
— Я не пью!
— И давно?
— Давно! С тех пор, как развелся во второй раз.
— Во второй раз?
— Да. Когда я узнал, что ты вышла замуж, я женился здесь на толстой местной портнихе. У нас родился сын. Осенью он пойдет в пятый класс. Я пил, очень много пил, и она меня бросила. Если б не ребенок, я бы не жалел. Но — привязался к мальчишке. Мы часто видимся. Жаль, что денег давать ему не могу. Перебиваюсь на копейки. А ты звезда. Я все время слежу за тобой. Ты всегда была благородной, доброй…
— Ты что-то хочешь у меня попросить?
— Мне очень неудобно. Ты теперь звезда… словом… ты не могла бы…
— Сколько тебе нужно?
— Сколько не жалко! Не для себя прошу… для мальчишки…
Красная морщинистая сетка, покрывшая лицо. Выпирающий кадык, мешки под глазами…
— Ты бы к врачу сходил.
— А зачем? Чем скорее помру, тем лучше!
Она открыла сумочку и дала ему деньги. Его лицо покривилось (очевидно, это означало счастливую гримасу).
— Ты не поверишь, наверное, но я всегда тебя любил. Я тебя люблю и сейчас. Вот уже вторые сутки сижу в зале. А по ночам — сплю в гостиничном коридоре, возле твоей двери. Прошлой ночью сидел под рестораном. Я не знаю, зачем. Все эти годы я вижу перед собой только твое лицо! Оно для меня одно, все заслоняет перед глазами…
Через час в ее гостиничный номер пришел директор. Он был зол и от него пахло коньяком.
— Ты с ним встречалась?
— Встречалась.
— Что он хотел?
— Денег. Ты был прав. Он просил у меня деньги.
— И ты дала?
— Дала.
— Зачем?
— На душе стало противно.
— Ведь все равно пропьет!
— Какая мне разница!
— Ты ведь не богачка! Только начала выпутываться из долгов. Какого черта разбрасывать деньги направо и налево!
— Это тебя не касается!
— Твоя бывшая любовь сделала тебя сентиментальной?
— Возможно.
Замолчали разом. Он знал абсолютно все о повести этой глупой любви.
— Ты его любила? — неожиданно спросил он.
— Любила! Больше, чем кого бы то ни было в жизни!
— И сейчас любишь, да?
Она посмотрела прямо ему в глаза. Ее голос дрогнул:
— Люблю.
— Алла, что с тобой?! Ты сходишь с ума? Или уже сошла? Что происходит? Алла?!
Громыхая колесами, поезд быстро катил в крупный город на берегу известной реки — последний город гастролей перед возвращением в Москву. В купе первого класса сидели двое.
Напротив нее на мягком диване сидел красавец Эдуард. Он был в новом костюме, дорогих ботинках, с можной прической и потягивал из высокого бокала сухое мартини. Вино толкало на рассуждения:
— Я знал, что из тебя выйдет толк! Я тебя люблю. Вот встанем на ноги, заработаем много денег. Мы с тобой теперь никогда не расстанемся. Какая, говоришь, у тебя квартира? Две комнаты? Думаю, на этих гастролях мы очень хорошо заработаем! Я так сильно тебя люблю, правда!
Она молча гипнотизировала его лицо — постоянно, не отрывая взгляда. Удивительно радостно, весело, светло, как не было уже много-много лет, становилось у нее на душе! Она знала, что жизнь состоит из самых неожиданных поворотов судьбы. Поступала ли она глупо? Какая разница!
Мимо окон поезда проносились бескрайние поля. В ее сердце разливалась бешенная, пьянящая, затапливающая все вокруг на своем пути — радость, радость, радость!
Мой мальчик
Мы любили друг друга на старой продавленной общежитской кровати и было это очень смешно потому, что отражавшийся в душах наших мир был подобен каплям воска на оклееной обоями стенке. Каждая из точек являлась тончайшей молекулой пустоты. Поверх волос мальчика, горящих ярким солнечным пятном на моей груди, я бросала взгляд на распластанный по полу собственный свитер и неразборчивые удары сердца (по которым я никогда не могла определить принадлежность — его сердце, свое) означали пройденные доли пути. Давая знать, что через несколько минут я протяну руку вниз, ухватив то, что попадется мне сразу, и мальчик поднимет голову, а в его полудетских голубых глазах вспыхнет неоновой рекламой сумрачной улицы незаданный, но уже прочитанный мною вопрос:” Почему?» Вопрос, на который я никогда (у меня не хватит на этосовести) не сумею ответить.
Через час я стану трястись в переполненном автобусе, пустым взгялдом гипнотизируя оконное стекло. Вместо того, чтобы тщательно продумывать очередную наглую ложь, вспомню только нежность кожи юного тела, сияющего любовью и силой, и повторю про себя нараспев «мой мальчик… мой мальчик… мой…». Пока хриплый голос водителя не пробьет ауру любви и тоски прилагательным моей остановки. И дальше будет только чередование цветов, подобно оформлению заштатной дискотеки: глаза мальчика — моя ложь, мальчик-ложь, я — и ложь.
Муж мой как всегда будет собран и сосредоточен. Открывая мне дверь. И бросая что-то неразличимо обычное, скажет в тот момент, когда я остановлюсь возле зеркала:
— А сегодня почему ты так долго?
Я не стану ему отвечать. Меня постепенно прекратит удивлять мысль: почему он до сих пор не выучит весь набор моей лжи. Он не выучит. Все, что связано со мной, его не волнует.