Камень, брошенный богом

Вазочки с печеньицем, рюмочки с вином.

Стульчик опрокинутый, туфельки, чулок,

А из дальней спаленки нежный шепоток…*

Будуар поражал изысканной испорченностью. На древнем гобелене сценка свободных нравов полигамии. Центральные фигуры при деле, по краям ждущие своей очереди с руками, заломленными от нетерпения. По этажеркам, комодам и прочей низкорослой мебели роты скульптурок. Бесстыжие пупсики с чреслами мужей, целомудренные весталки в приглашающих позах опробовать их целомудрие, под цветочными композициями керамика поклонников Кама Сутры, традиционной, не традиционной и новаторской.

Симпатично, — с воодушевлением оценил я меблировку помещения. Неужто в столицах так везде и у всех?

Конечно, в музеях Ню увидишь и занятнее, но атмосфера! Атмосфера! Плотные шторы приглушали свет, огромный букет белых роз источал одуряющий аромат, в который отдельными нотами примешивались: сладкий запах женских духов, выдыхающееся игристое пино и романтичная приглушенность голосов и аккордов из-за приоткрытой двери. Гость и хозяйка вели беседу в следующей комнате. Согласитесь, спальня подозрительно мало подходит для концертного зала.

Дурная мысль толкнула мою руку. Сейчас-сейчас мои голубки! Я осторожно снял со спинки одного из кресел драпировку с кисеей и накинул на голову. Лучшее в мире приведение без мотора, готово вторгнуться в частную жизнь!

Я подкрался поближе к двери, прикидывая тональность холодящего в жилах кровь "Уоооаа!!!"

— …Мелодия и сам сонет весьма милы. Совсем-совсем в духе Мажоре — похвалила исполнение барда маркиза. — И в знак моего расположения к вашим талантам дозволяю поцеловать мою руку.

— Смею ли воспользоваться такой привилегией, — голос Амадеуса сбился на вздох.

— От чего же нет? — кокетничала маркиза.

— Признаться я…

— Медля, рискуете остаться без награды.

— Ваша рука…

— И что вы находите в моей руке.

— Она так нежна… и тепла.

— Только рука?

Ох, нарывается маркизка! Ох, нарывается, — укорил я за подвох Югоне, выпустив из виду, что в роде как минут назад собирался ворваться в комнату с шумом и воем.

— Вы сами… сами…

— Ну, же! Сеньор бард. В поэтическом арсенале должно хватать слов достойных капризной женщины!

— Вы так обворожительны…

— Всего лишь? Никуда не годится! Встаньте на колени сеньор бард! Представьте, я владею вашим сердцем. Что вы скажите мне? Какие признания подарите своей повелительницы?

Амадеус не нашел ничего лучшего как ударится в поэзию.

— Сравнить бы вас с розой, но роза лишь блеклый цветок. Сравнить бы вас с терпким вином, но оно лишь безвкусная влага. Сравнить бы вас с музой возвышенной рифмою строк, Но слова…

Я заволновался за Амадеуса. Ведь он получил образование под знаком харабе63, а не под красным фонарем.

— Нет-нет! — перебила маркиза юношу. — Не прячьтесь за ваши бардовские штучки. Ни каких аллегорий и метафор. Признайтесь как простой смертный! Приказываю вам!

— Вы прекрасны, как ни одна женщина на свете! — попробовал говорить прозой Амадеус, но сбился на поэтику. — Все в вас без меры: порок и красота…

— Вот как! И порок и красота?! — голосок маркизы, показался мне мурлыканьем весенней кошки. — И в чем же красота?

— Красота… красота…, - замямлим бард.

Вот те раз! Не знает в чем у бабы красота, — разочаровался я в барде. — Скажи ей про волосы, глаза, лицо. Про сиськи, наконец!

— Тогда, мой ослепленный красотой рыцарь, откройте мне мой порок.

— Я хотел… Я не так выразился…

— Не увиливайте, не увиливайте!

— Вы… Ваше платье, оно… оно такое…

— Ха! Ха! Ха! Мой юный провинциал! Это пеньюар! Из редкого муслина, поставляемого из Мейо.

Из марли что ли? — мне захотелось одним глазком взглянуть на чудесный наряд на Де Лоак.

— И так мой рыцарь, — продолжала маркиза терзать бедного юношу, — вы не ответили. Мой порок…

— Нет, — с горячностью ответил Амадеус, не выдержав пыток. А кто бы выдержал?! — В вас нет порока! — До меня донесся барабанный глухой удар. Наивный юноша грохнул себя в грудь на манер Кинг-Конга. — Я обожаю вас! — захлебывался он сентиментальными соплями. — Вы идеал! Мое сердце пленено вами!

Совсем дурачок! — посочувствовал я.

— И скольким вы говорили то же самое? — ела страдающее сердце маркиза. — Признайтесь, Амадеус.

— Клянусь Святой Троицей! Вы… Вы, первая, которая их слышит!

— У вас не было дамы сердца?

— Нет!

— Ни одной?

— Ни одной! — совершенно разнюнился бард. — Ни одной достойной моих слов и чувств!

Собака брешет, ветер носит, — заподозрил я Амадеуса в обыкновенной ловле дур. Как оказалось, я ошибался.

— Лгунишка! — посмеялась над бардом маркиза. — Так уж и ни одной!

— Пусть Святая Троица покарает меня, коли, я обманываю!

Ага! Делать нечего Святой Троице как регистрировать, кто там валандается с тобой под одеялом, — презрел я барда за банальность клятвенных заверений. — Тут надо призывать в свидетели Громы Небесные и Кары Вселенские, а не Святую Троицу.

— И ты никогда не знал женщины? — выпытывала Югоне у Амадеуса сокровенные признания.

Не осрами!!! — воззвал я к куплетисту.