Камо

Иные занятия у Мартына Лядова. Он много лет прожил в Берлине, хорошо знает обстановку, людей, язык. У него свои возможности, обременять Житомирского ему нет нужды. Придет время — Мартын Николаевич напишет на полях рукописи Барона Бибинейшвили:

«По поручению Ленина мне пришлось организовать защиту Камо в Берлине. Ильич очень любил и ценил Камо и говорил, что надо принять все меры к тому, чтобы спасти Камо. С просьбой об организации защиты я обратился к Карлу Либкнехту. Он выдвинул кандидатуру своего друга и товарища по партии, депутата парламента от социал-демократов Оскара Кона для официальных сношений, сам же взялся влиять на печать и на партийные верхи».

Либкнехт знакомит Лядова с Коном. Вдвоем они быстро выполняют все необходимые формальности. Королевский суд признает доктора Оскара Кона правомочным защитником интересов Мирского. А Лядову дольше испытывать судьбу не следует. Его в недалеком прошлом дважды высылали из Пруссии, отбирали подписку о невозвращении. К тому же далеко не кстати продолжаются аресты среди русских политэмигрантов. Забраны Лука — бывший секретарь Московского комитета эсдеков Виктор Таратута — и, что особенно настораживает, Штиглуц — Богдан Кнунянц, много лет близко знавший Камо по Тифлису, Баку. Встречались они и в Берлине.

Прощаясь, Лядов с Коном уславливаются, что в дальнейшем связи будут поддерживаться через Житомирского из Заграничного центрального бюро.

То ли по своей инициативе, то ли по совету из Куоккалы несколько дней спустя из Гамбурга Лядов передает Житомирскому, что тому в самом ближайшем времени придется приехать в, Россию: «Будем решать, какие меры необходимы для освобождения Камо».

Снова Гартинг — Трусевичу:

«…Приняв в соображение крупное положение, агентурой занимаемое среди большевиков, и ввиду ожидаемого в ближайшем будущем перекочевания главарей этой партии из России для подпольной работы за границу, я посчитал нахождение агентуры в такой момент вблизи большевистского центра крайне желательным. Поездка, несомненно, сведет агентуру со всеми секретными заправилами большевиков, еще больше упрочит ее положение как хорошего исполнителя особо важных поручений.

Со своей стороны я снабдил агентуру паспортом на имя доктора медицины Ильи Ивановича Шорина и ходатайствую о выделении дополнительных средств на расходы по данной поездке… Также покорнейше ходатайствую наружного наблюдения за вышеназванным Шориным не устанавливать. Наблюдение, несомненно, будет замечено революционерами и поведет к нежелательным выводам…»

Размашисто, обязательным зеленым — в подражание кумиру Столыпину — карандашом Трусевича: «Докладывать мне срочно о ходе дела!»

Боже упаси промедлить, всё бы докладывал безмерно старательный Житомирский, если бы только ему, всюду вхожему, не была так недоступна психология подлинных революционеров. Примчавшись по каким-то своим хлопотам в Париж, он вновь сталкивается у земляков-бакинцев с доктором Гавриилом Сегалом. Тем, кому в кафе на Фридрихштрассе так трогательно жаловался на «неосторожного и крайне беспечного» Камо. Сейчас, подлаживаясь под общее настроение кавказцев, Житомирский предельно скорбит.

На расспросы Сегала отвечает с готовностью. Да, у Камо нашли чемодан с оружием, динамит и взрывчатую машину. На его квартиру набрели чисто случайно. Ужасная нелепость, кто-то из товарищей потерял адрес на сходке во время разгона ее полицией… Если Камо выдадут России, его повесят!.. Сам Камо молчит. Редакция «Форвертс»[32] предоставила ему адвоката. Камо с этим адвокатом, весьма приличным человеком, общаться не захотел. Хорошо, что он, Житомирский, вспомнил: Камо как-то приходил к нему домой на небольшую дружескую пирушку. Хозяйка тогда надевала свое колечко, оно одно-единственное. Камо заметил, похвалил работу ювелира. Теперь по настоянию Житомирского адвокат взял колечко с собой, невзначай показал Камо. Контакт установился полный. Увы, мало что дает. Выход один — это организовать побег и для этого надо договориться с товарищами в России.

Тут же предложение: «Я слышал, вы через несколько дней двигаетесь в обратный путь, спешите в родные бакинские палестины… Так-так. Зайдите в Вене на почтамт, я вам экспрессом пошлю весточку, если узнаю что нового… Не благодарите, я понимаю, как вы переживаете…»

В Вене Сегала действительно ждет почтовая открытка, предусмотрительно вложенная в плотный конверт. Всего несколько слов. Из тех, что запоминаются на всю жизнь: «Камо Вас оговорил. Возвращаться в Баку Вам нельзя!»[33]

Особых колебаний нет. Сегал сразу меняет маршрут. Он спешит отыскать Красина. Хотя и не коренного, а все-таки своего бакинца, предельно уважаемого. У Леонида Борисовича один вопрос:

— Вы вернетесь в Баку?

— Разумеется.

— Я так и думал… Не забудьте порвать открытку!..