Читаем Камо полностью

Можно и прекратить. Ничего больше не требуется. Камо сам домыслит, вернувшись в одиночку. Поймет: «Несуществующий дядя Кон… (долгий кашель Джаваиры) Кон… стантин, опекун — это берлинский друг Оскар Кон. За ним Ленин, Красин… Помнят. Не оставляют… Головные боли, от них как бы мозги не помутились — совет и дальше изображать ненормального. Наверное, немецкие врачи хорошо написали экспертизу… Повторить сначала? Приказать себе найти силы? Поможет? Кон сам говорил, царское правительство бешено мстит за пережитое потрясение, казнит больных, инвалидов, беременных женщин. Почему надеются, что посчитается с умственным расстройством Симона Тер-Петросяна? Может, сам Николай скажет: «Вай ме! Сильно жалко Камо. Такой человек, где найдешь?!»

Хорошо надо думать. Сильно постараться узнать, что следователь может предъявить суду. Какие доказательства участия в эксе? Только доносы провокатора? («Выйду, убью!..») Самое первое надо тянуть время…

Прокурор потом напишет в Санкт-Петербург: «ТерПетросянц, живо интересуясь производимым о нем делом, обращал на себя внимание выдержанностью, осторожностью и особой предусмотрительностью, с которыми он давал ответы на уличающие его вопросы».

Ни малейшего противоречия. Наоборот, в полном согласии с заключением берлинских врачебных экспертов: «Теряет равновесие, переходит в состояние явного помешательства под влиянием сильных душевных возбуждений и продолжительного заключения под стражей». Вне этих печальных обстоятельств рассудителен, вежлив, прилежен. Все добрые человеческие задатки. А удлинится срок пребывания в Метехах — пойдут отсидки в ледяном карцере, надвинется весьма-весьма нежелательная медицинская операция, — и все решительно переменится. Опять помешательство. Сильнее прежнего.

Великолепно продумано. Когда быть совсем здоровым, когда слегка больным, когда провалы памяти, когда полная невменяемость. Возможно, допущен один небольшой просчет.

То ли по собственному наитию, то ли по подсказке берлинских бумаг, присланных фон Яговом, следователь Малиновский упорно добивается узнать происхождение шести плотных бугров на кисти и пальцах левой руки Камо. Давняя, постоянная версия: «Разрезывал ножницами небольшой патрон, он разорвался в руке, мелкие осколки прощупываются». Тот самый патрон, повредивший и глаз! В его существование немецкие и русские следователи почему-то одинаково не верят. Подозревают — осколки от взрыва бомбы.

«Патрончик или бомба?» — снова энергично обсуждается пятого ноября у следователя. При участии ординатора Тифлисского военного госпиталя доктора Внукова. Камо узнает в нем хорошего знакомого своего отца, громко приветствует. Следователь не препятствует, заносит в протокол: «При виде Василия Васильевича Внукова Тер-Петросянц сильно оживляется, припоминает доктору Внукову некоторые мелочи из своего отрочества, как, например, то, что он, Тер-Петросянц, носил от отца доктору Внукову хорошие фрукты, когда он служил в Гори, и указывает, что для удостоверения того, какие осколки внедрились в его руку, лучше всего изъять из руки эти осколки и осмотреть их».

Явный призыв: «Василий Васильевич, милый человек, будьте на высоте! От вас одного сейчас зависит, скажите: извлекать осколки лишнее, без того совершенно ясно, что никакой бомбы быть не могло. Небольшой патрон, поэтому мелкие осколки. Пустяки!»

Вместо этого сухое, безразличное: «До извлечения осколков определенного суждения не имею».

Следователь тут же выносит постановление произвести операцию в военном госпитале. Судьба чуть приметно улыбается. Госпиталь отказывается принять «подследственного Тер-Петросянца за отсутствием достаточных условий для устранения возможного побега».

В конце концов соглашается своя тюремная больница. Результат операции достаточно выразительный.

«ПРОТОКОЛ

1909 года, декабря 24 дня, г. Тифлис. Судебный следователь по особо важным делам Тифлисского окружного суда Малиновский при нижеподписавшихся понятых производил осмотр осколков, препровожденных при отзыве врачебного отделения Тифлисского губернского правления за № 7213, при чем оказалось:

Осмотренные кусочки есть осколки красной меди. Характер поранения и присутствие такой массы мелких осколков, как до 40, проникших с силой глубоко внутрь руки, должно объяснить исключительно взрывом близ руки какой-либо оболочки из красной меди и с сильно дробящим составом, каковым был капсюль гремучей ртути, при взрыве только которого и получаются предъявленные эффекты. Воспламенение какого-либо патрона ни в коем случае, благодаря меньшей силе пороха против гремучей ртути, не может дать столь много мелких осколков, как обнаружено в кисти Тер-Петросянца».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза