Камыши

Еще какая-то машина загрохотала на дороге, но, не доехав до холодильника, свернула в поле, попрыгала по ямам и остановилась. Пыль рассеялась, и я увидел, что это весь облепленный раствором, покореженный самосвал, груженный кирпичом. Из кабины высунулся шофер и что-то крикнул Симохину. И теперь между холодильником и самосвалом я разглядел, очевидно, тот самый, на который я и наткнулся днем, высокий, удививший меня оранжевый штабель. Для обыкновенного дома кирпичей здесь было более чем достаточно. Шофер уже влез в кузов и быстро подавал кирпичи двум старикам, которые начали складывать новую стену. Неужели Симохин действительно собирался что-то строить на этом берегу?

Я смотрел, как выгружали кирпич, и вдруг справа, на углу холодильника, под скатом крыши заметил знакомую понурую фигуру Прохора. Я и до этого ощущал на себе чей-то взгляд. Выходит, и Прохор зачем-то был здесь. Согнувшись, опустив голову, он сидел на перевернутом деревянном ящике, курил и, мне показалось, посматривал то на меня, то на Симохина. Странно, что я не увидел его сразу. Неужели он следил за мной? Или не хотел нас оставлять с Симохиным вдвоем? Я уловил какую-то напряженность в его позе, в самом наклоне втянутой в плечи головы. Он как будто чего-то ждал, готовый каждую секунду даже не подняться, а вскочить, броситься, преследовать. А может быть, когда я разговаривал с Камой, он тоже стоял где-нибудь в камыше, за спиной у меня? Ведь могло быть и так. И тут-то впервые ко мне пришла неожиданная в своей простоте и как будто все разъясняющая мысль: Прохор не без оснований заподозрил, что я приехал сюда ради Камы, а потому и решил выставить меня отсюда, чтобы оградить себя и дочь от случайного человека. Вот и все. И только-то. Отсюда и спекулянт. Остальное — моя фантазия, преувеличения. Впрочем, нет, едва ли только тревога за дочь могла объяснить поступки Прохора, особенно прошлые. У следствия почему-то все же были причины интересоваться именно им, а, скажем, не Симохиным, которого, как я понял, не трогали. Хотя и это удивительно, потому что Симохин после той ночи вернулся в поселок утром. Кому-то в прокуратуре да и потом на суде не так-то легко будет разобраться в этих тайнах подозреваемой и своенравной Ордынки, где все дома были распахнуты настежь и где преспокойно, как мусор, провалялась нетронутой довольно приличная сумма моих денег…

Симохин снова сделал мне на этот раз почти умоляющий жест, что он уже сейчас, вот-вот…

Постояв, так ничего и не дождавшись, грузовики один за другим разворачивались, пятились от холодильника и пустые гремели мимо меня. Лица в кабинах болтались злые и потные. Очевидно, рыбы не было, и Симохин отказывал всем. Солнце, хотя и опустилось еще ниже, палило все с тем же напором. Я снова поймал на себе взгляд Прохора, тяжелый даже на таком расстоянии. Не смотаться ли, действительно, мне за рюкзаком и курткой и не уехать ли прямо сейчас, пока еще сюда подкатывали машины? И все же нет, нужно было ждать Симохина, чтобы перекинуться двумя-тремя словами и на всякий случай заручиться его поддержкой на будущее. И были еще причины, чтобы остаться до утра. Могло ведь выйти и так, что у меня не будет возможности вернуться в Ордынку, и потому я должен был сделать попытку выполнить просьбу Камы и осторожно потолковать с Прохором, если он согласится на перемирие. И не только о Каме, но и о Дмитрии Степановиче тоже. Прохор мог рассказать о нем, о его жизни, как никто, подробно. Меня интересовало все до мелочей, и чем дальше, тем больше: и его отношения с Ордынкой, и его привычки, и манера говорить, и отношения в инспекции, и зарплата, и дом. И разузнать о Марии — жене Степанова, которую я увижу завтра, и о том, что думает Прохор о Глебе. А кроме того, раз уж я был в Ордынке, мне по-прежнему хотелось взять лодку и очутиться возле камыша, когда стемнеет, чтобы самому ощутить, что значит притаившийся и настороженный ночной лиман, такой же, как тот, который месяц назад подстерег здесь Назарова. Хотя в общем-то и неизвестно, зачем мне это было нужно… Но черная вода, наверняка звездное небо, тишина, всплески крупных рыб, бормотание птиц, невидимые узкие ерики, шорох ветра — это всегда здорово и, как знать, когда-то будет еще.

Симохин подкатил ко мне на подножке грузовика, спрыгнул и, словно собираясь выбросить, взмахнул передо мной кипой зажатых в руке каких-то квитанций.