Камыши

Опять кто-то поблизости шаркал ногами, где-то глухо звучали голоса, раздавался смех, и, кажется, совсем над головой у меня стукали стенные часы. Но очень скоро я понял, что не это мешало мне спать… А ведь если поверить этому деятелю из прокуратуры, то Степанову даже повезло, что он умер. «Прямо из рук ушел». Вот логика! И чем же таким свидетель Степанов «немножко помог» ему?.. У меня вдруг появилось желание встать и куда-то идти. Дмитрия Степановича похоронили, но я все равно должен увидеть его дом, вешалку с его кепкой, протертую локтями клеенку на его столе, окно, в которое он смотрел, шкаф с его рубашками, фотографии на стенах, любую принадлежавшую ему вещь, пока все в доме еще в том, прежнем и единственном порядке. Это нужно. Это почему-то очень важно. Надо встать и пойти туда. И мне откроется какая-то тайна. Но тайна чего? Самого Степанова? Прохора, Камы, Симохина, Назарова — всей Ордынки?.. Впрочем, дело даже не в этом. Степанов ни в чем не виноват. Я знал это хотя бы потому, что верил Косте. Как, впрочем, не виноват и Симохин… Это почему-то необходимо мне самому. Я открою что-то такое, от чего в этот момент зависит даже мое будущее. Эта ночь последняя, а новые будут другими. Если встать и сойти с этого цементного крыльца, все переменится. Моя жизнь каким-то образом просеется, и и ней останется только истинное. И лишь ради того, что произойдет, я и бросил все и без оглядки, как по наваждению, ринулся сюда. Нет, не в Ростов, не в Ордынку, и именно сюда. Летел, ехал в поезде, трясся в газике. Иначе откуда у меня чувство, что я давным-давно знаю этот Темрюк, эту гостиницу, этого швейцара? Я как будто должен был оказаться здесь, и я оказался. И не как человек совершенно новый, а словно совсем ненадолго уезжал отсюда. И даже знал, что на ноги мне прыгнет кошка, свернется и замурлычет там. И знал, что часы на стене обязательно желтые, продолговатые, с тусклым и круглым металлическим маятником. Все это я уже когда-то видел…

Я поворачивался к спинке дивана, закрывал глаза, уверял себя, что это всего лишь кружение минувшего дня, но непонятное смутное предчувствие чего-то надвигавшегося на меня по-прежнему только усиливалось. Мысли цеплялись одна за другую, наворачивались в клубок, запутывались, сшибались, и все начиналось снова. Мне даже хотелось встать, достать для чего-то ручку и блокнот. Были мгновения, когда мне физически не хватало моей пишущей машинки, хотя я вряд ли мог сейчас соединить два слова. Да и о чем?..

Сколько-то я все же продремал, а проснувшись от хлопания дверей, бесцеремонно громких голосов и резкого света, почувствовал, что голова у меня как чугунная и весь я словно разбитый. Ночной остроты ощущений уже не было. Диван как-никак стоял в вестибюле, и пришлось вставать и под простыней натягивать брюки.

Оказалось, что часы на стене действительно желтые, продолговатые, с круглым маятником. Однако ничего, конечно, не было удивительного, что я в темноте угадал это. Такие точно часы навалом висят в любом магазине, в каждом городе. Рядовой ширпотреб.

Швейцар сбросил мой «комлект» на пол и «секретным» ключом открыл мне душ, который в этот день был «выходной». Я расплатился с ним у прилавка буфета, куда нас пустили раньше времени и где официантка развешивала липучки от мух, потом по телефону узнал в инспекции адрес Дмитрия Степановича и, закинув за спину свой рюкзак, спустился с крутого крыльца, попрощавшись с этой гостиницей.

В конце улицы зеленело море, но мне надо было в другую сторону, вверх. Я шел намеренно медленно, видя перед собой лишь слепящую белизну залитой жарким солнцем мостовой и время от времени проплывавшие мимо сумки с едой. Пылили и прыгали грузовики. Порхали шикарные разноцветные полотенца. Валялись общипанные виноградные ветки, огрызки яблок, скрученные в жгут пачки сигарет. Поднявшись до площади, на которую несколько дней назад вытряхнулся из длинного автобуса вместе с той самой проворонившей свою любовь и трогательно зареванной барышней — Магдалиной из ростовского ресторана, — я увидел девочку, продававшую высокие белые лилии, и тут же остановился, решив изменить свой маршрут. Она мне сказала и даже показала, куда надо идти и где свернуть.

И сейчас у тротуара тоже стоял автобус на Тамань…

И опять я шел не спеша, заставляя себя думать только о том, что завтра в это время уже буду в Ростове, а до Краснодара, пожалуй, возьму такси, чтобы добраться скорей. Неожиданно для самого себя я стал замечать удивительную сочность красок здешнего лета. Во мне как-то странно перемешались ощущение жизни и подсасывающая тоска.