Канцлер

— Волнуешься ты, может быть, и не зря, но неправильно волнуешься. Скажи, при чем здесь Тайная канцелярия? Если ее какой-нибудь красавец кавалергард в треуголке с пером умыкнул, то не через полицию же ее искать! И тем более не через моего братца. Случай скандальный, но поверь… такое бывает во дворце. А насчет порядочности твоей скажу, что у таких, как ты, чувство сострадания, необходимость постоянной заботы, память о чести как-то напрямую связаны с любовью. Право слово, если найдешь свою Мелитрису и окажется, что она несчастна, прости ей побег… все прости и женись на ней. А я буду у вас посаженным отцом.

— Спасибо, что все свели к шутке, ваше сиятельство. Но рискну повторить: переговорите с братом графом Александром Ивановичем. Мне ведь только узнать, не под арестом ли она…

— Сегодня во дворце бал в честь нашего славного гостя, вот там и спрошу. Если удастся хоть на миг оставить принца Карла. Он не терпит одиночества даже в толпе, а государыня очень его жалует.

— Говорят, этот принц полное ничтожество, — машинально заметил Никита.

— Ну зачем же так, — видно было, что Иван Иванович ни в коей мере не обиделся за Карла. — Он добр… совершенно безобиден. Вчера государыня подарила ему 200 000 рублей, чтобы он отослал их в разоренную страну свою.

— Не пошлет, — проворчал Никита.

Саксонию разорил Фридрих II. Все, что ни делала Елизавета доброго для Августа и его сына, все было в пику Пруссии. Кроме того. Карл был похож на ребенка, он возбуждал в Елизавете болезненное чувство нежности, которое испытываешь к голодным котятам и обиженным щенкам.

Накануне своих именин принц обнаружил на столике в своей спальне обитую бархатом шкатулку, сверху она была украшена золотыми обручами. Карл открыл ее и был приятно поражен блеском золотых монет, 2500 золотых империалов подарила ему императрица с премилой запиской, мол, принц, в нашем холодном климате не растут цветы, поэтому, ваше королевское величество, примите этот скромный подарок. Карл, конечно, раззвонил эту историю по всему Петербургу, и надо было слышать, с какой неимоверной слащавостью пересказывали этот анекдот французский и австрийский послы. По столице пополз шепоток — уж не новый ли фаворит объявился? О нет, нет… Елизавета просто жалела испуганного и ограбленного Фридрихом мальчишку. Кроме того, было приятно позлить вечно надутых племянников — Петрушу и Екатерину — уже поделом вам, будьте умнее, добрее и почтительнее.

Двор веселился. О Бестужеве словно забыли. Уже назначен был новый канцлер. О великой княгине помнили очень хорошо, но тоже делали вид, что забыли. Занятый светской жизнью Иван Иванович не сразу увидел брата, опять у Никиты неделя улетела впустую. Наконец, он получил записку от фаворита.

«Я счастлив сообщить, что Мелитриса Репнинская по ведомству Ал. Ив. Шувалова не проходила. Пропажа фрейлины Репнинской известна во дворце, но говорят о ней шепотом, дабы не расстраивать государыню. Предполагают какую-то романтическую историю. Говорили даже, что она убежала со своим опекуном».

Далее тон записки был серьезный. Иван Иванович сообщил, что известил полицию. Если появятся какие-либо заслуживающие внимания сведения, Иван Иванович обещал немедленно написать об этом Оленеву.

У Никиты было такое чувство, словно после долгого бега он вдруг уткнулся в стену лбом. Видя волнение барина, Гаврила ненавязчиво, но настойчиво вытащил из него все. Письмо Ивана Ивановича произвело на него гораздо меньше впечатления, чем на Никиту.

— Не верьте ни одному слову. Я помню, когда вас разыскивал… все врали, блазнители[30] окаянные! На то она и Тайная канцелярия. Да ваш досточудный и достохвальный Александр Иванович, так, что ли, старшего Шувалова зовут, может и не знать, что в его дому-то делается! Они могут девочку в такое логово упрятать, что ни одна живая душа не найдет.

— Но зачем? Ведь это абсурд.

— Кто их знает. Абсурдус, как всякая нелепа, вещь полезная. Это по их уму-разумению. Оболгали девочку али донос наклепали. И ведь как странно все в жизни повторяется. А, Никита Григорьевич? Вас арестовали из-за абсурдуса, теперь вот Мелитрису точно так же. В тот раз она вас освободила, теперь вы ее освободите.

— Гаврила, ты заговариваешься!

— Это я к слову Марию венецианскую вспомнил. Золотая была девица. Будь добр, кольми паче с добрым[31]… Я думаю, знал бы старый князь, какова она, не был бы так строг.

— Что же ты тогда так радел за старого князя? — с негодованием воскликнул Никита.

— Не мне поступки их сиятельства обсуждать, — с достоинством ответил старый камердинер и тут же перешел на прежний тон. — Но ведь как милостива к вам судьба. Одну взяла, другую дала! Не сразу, правда. Десять лет годила. Дала вам ума набраться.

— Гаврила!