Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

Глаз человека, будь это не глаз человека, едущего на войну, смотрел бы по сторонам с удовольствием. Красивый, хоть и морозный, зимний день. Редкие, случайные обрывки облаков бездвижно повисли на голубом небесном потолке. Внизу – снежное засилье, затейливо расписанное звериными следами. Сосновый лес в белом масхалате с гренадерскими корабельными соснами впереди. Угадывающиеся в снежных, бугристых курганах нагромождения валунов. Все вокруг переполняла величественная отчужденность природы от мирской суеты.

Капитан Шепелев ехал в кабине третьего по счету грузовика вместе с батальонным комиссаром. И вместе с шофером, разумеется. В кузове под брезентовым пологом, наглухо застегнутом со стороны заднего борта, на лавках и на ящиках тряслись и зябли те, кто составлял особый отряд капитана Шепелева. Конечно, они вчетвером не занимали весь кузов. С ними притоптывали ногами и охлопывали себя руками, для согреву толкали друг дружку, курили и травили всякие истории младшие пехотные командиры.

– Через два часа прибудем в расположение, – с радостным ожиданием в голосе сказал сосед Шепелева по кабине. Комиссар был совсем молодым парнем. Как он успел сообщить, еще год назад ходил в кремлевских курсантах. Он не успел пока что обзавестись ни наградами, ни женой, ни детьми, ни житейской мудростью, ни страхом. Казалось, его расстраивает в походе только одно – мороз за стеной кабины.

– До темна успеем. По карте – помните, товарищ капитан? – скоро будет река, черт, название забыл. От той высотки, что мы проехали, как раз три километра выходит, – и внезапно переключился, как ни раз уже было во время их совместной поездки. – Как вы думаете, финские рабочие поддержат нас восстанием в городах?

– Я думаю, – ответил капитан, – что у них вообще слишком мало рабочих. Крестьяне, в основном. Такая уж страна.

– Да, вы правы, крестьянство более отсталый элемент, – огорченно согласился молодой комиссар. – Так учат товарищи Ленин и Сталин. В крестьянах слишком сильны собственнические инстинкты…

Жох попал в бронесани. Попал не сладко. Борта волокуш были наращены пуленепробиваемыми бронелистами, которые тепла не выделяли. Более того, к ним невозможно было прислониться – холод прожигал сквозь ватники и полушубки. Потому лежали вповалку, а значит вовсе без движения и, понятное дело, мерзли. Поверх саней натянули перед выездом брезент, но он большой пользы не приносил. Ехали, считай, под открытым воздухом, под всеми сорока градусами.

– Нельзя ж так людей перевозить, – в полутьме саней снова разворчался кто-то из ополченцев, а именно они были определены в одни и другие бронесани.

– Сказано тебе, в машинах местов нет, – отозвался старшина, поставленный командовать взводом ополченцев и разделявший с ними неудобства дороги. – Сказано, что опосля поменяемся с армейцами.

– Какие на хер белофинны, раньше эти санки погубят наш геройский взвод и медалек не получим, – это сказал Жох.

– Опять ты мутишь! – повысил голос старшина. – Ой, чую, намаюсь я с тобой, парень. Это армия, а не гражданка. Я тебя предупредил, не шути со мной. Отошлю назад или отдам под трибунал.

– Все, ребята, хоре бакланить, доставай припасы. Не у меня ж одного, – и Жох привстал в санях, вытащил из-за пазухи фляжку, аппетитно булькнул содержимым. – Иначе кранты без всяких финнов. А до передовой еще дожить надо.

– Отставить! Под расстрел пойдешь!

– Батя, – взмолился еще один боец-доброволец, – прав он. Надо греться, а то ж заболеем, какими вояками будем.

– Я тебе не батя, а товарищ старшина! Ох, угораздило меня командовать гражданкой.

– Точно, – как-то враз все очнулись, заворочались в санях и поддержали начинание Жоха. – Сдохнем! Мочи нет! Да в такой холод сколько не выпей – не закосеешь! По глотку!

А старшина почему-то замолчал и продолжал молчать. И под его молчание пошла по кругу фляжка Лени-Жоха, наполненная медицинским спиртом. Где и как он ее раздобыл, на приемном ли пункте или в его окрестностях, о том никто не спрашивал, потому что думали – прихватил из дому. А какой там дом! Ну а спросили бы, Леня подмигнул бы и ответил, что некоторые называют его Жохом. Может, не впустую некоторые языками машут, а?

– Только смотрите у меня по глотку, не больше, – вдруг напомнил о себе смирившийся с неизбежностью старшина.

– Конечно, товарищ старшина, – дружно заверил взвод своего командира. – Не хотите тоже?

– Не положено, – пробурчал он, и по голосу почувствовалось, что внутри его идет нешуточная борьба…

Одна за другой вслед за танками тормозили машины. И колонна встала.

Шепелев открыл дверцу, высунулся наружу:

– Мост, – капитан вернулся на место. – Сейчас саперы будут проверять. Что, комиссар, пойдем разомнемся?

Шепелев выпрыгнул на снег, комиссар выбрался следом. Из кузова, из-под брезентового полога выскакивали батальонные командиры и вперемешку с ними бравые бойцы его, капитана Шепелева, отряда.