Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

Хорнблауэр постучал по оттиску карандашом и чертыхнулся от досады. Глупые, бессмысленные ругательства сорвались с его языка. Но он старался произносить их тихо — за двустворчатой дверью дремала в спальне Мария, будить ее не хотелось. Мария подозревала, что беременна (хотя определенно говорить было еще рано), и ее докучная нежность уже встала Хорнблауэру поперек горла. При мысли о Марии раздражение усилилось: его злил берег, необходимость набирать команду, душная гостиная, утрата вошедшей уже в привычку независимости. Он раздраженно схватил треуголку и потихоньку вышел. В прихожей ждал со шляпой в руке типографский рассыльный. Хорнблауэр вернул ему оттиск, коротко велел напечатать двадцать дюжин и вышел на шумную улицу.

Сборщик податей у ворот на Полупенсовый мост взглянул на мундир и пропустил бесплатно, лодочники на пристани увидели, что идет командир «Сатерленда», и постарались привлечь его внимание — капитаны обычно щедро платили за перевоз вдоль всего устья Теймара. Хорнблауэр забрался в лодку. Он был мрачен и за все время, что гребцы отваливали и вели лодку между стоящими там и сям кораблями, не проронил ни слова. Загребной переложил за щеку жевательный табак и приготовился отпустить какое-нибудь ничего не значащее замечание, но, увидев мрачно нахмуренное чело, осекся и сконфуженно кашлянул. Хорнблауэр, не удостоивший его ни единым взглядом, тем не менее боковым зрением заметил смену чувств на лице загребного и немало позабавился. Он видел, как играют мускулы на загорелых руках. На запястьях — татуировка, в мочке левого уха — золотое кольцо. Прежде чем сделаться лодочником, этот человек явно был моряком.

Хорнблауэр страстно желал силой втащить его на борт «Сатерленда», ему бы каких-нибудь полсотни моряков, и можно больше не тревожиться. Но этот малый наверняка освобожден от службы и имеет при себе документ — иначе не посмел бы промышлять в Плимуте, куда четверть британского флота заходит в поисках матросов.

И Провиантский двор, и док, проплывающие мимо лодки, полны здоровыми, сильными людьми, из которых половина моряки — корабелы и такелажники. Хорнблауэр глядел на них с бессильным вожделением кота, созерцающего золотую рыбку в аквариуме. Мимо медленно проплывали канатный двор и мачтовая мастерская, плашкоут для установки мачт и дымящиеся трубы пекарни. Вот и «Сатерленд» — покачивается на якорях за мысом Булл. Хорнблауэр глядел на него поверх мелкой зыби, чувствуя разом гордость и отвращение к своему новому кораблю. Ему странен был округлый нос «Сатерленда», непохожий на привычные бикхеды линейных кораблей британской постройки. Неуклюжие обводы всякий раз напоминали, что строители «Сатерленда» пожертвовали мореходными качествами ради малой осадки. Все, кроме английских мачт, выдавало голландское происхождение корабля, рассчитанного на глинистые отмели и мелководные заливы Ваддензее. Первоначально «Сатерленд» именовался «Эйндрахт», был захвачен у Тексела и теперь, переоснащенный, являл собой самый неприглядный и непривлекательный двухмачтовый корабль в реестре британского флота.

Хорнблауэр глядел на свой корабль с неприязнью, которую еще подхлестывала мысль о нехватке матросов. Упаси бог лавировать на нем от подветренного берега. «Сатерленд» будет дрейфовать, как бумажный кораблик. А последующему трибуналу не докажешь, что судно было совершенно немореходно.

— Суши весла! — бросил он лодочникам.

Те перестали грести, скрип весел в уключинах затих, сразу слышнее стало, как плещет о борт вода. Лодка приплясывала на волнах, Хорнблауэр продолжал недовольно оглядывать корабль. «Сатерленд» был свежевыкрашен, но, увы, за казенный счет — скучной желтой и черной краской без единой белой или алой полосы. Богатый капитан и первый лейтенант покрыли бы недостающие расходы из собственного кармана, им бы еще и позолоту навели, но у Хорнблауэра на позолоту не было денег. Буш содержит на свое жалованье мать и четырех сестер и тоже раскошелиться не мог — даже ради карьеры. Иные капитаны не мытьем, так катаньем выпросили бы в доке краску — да и позолоту, кстати, тоже. Хорнблауэр не умел выпрашивать — за всю позолоту в мире он не стал бы умасливать какого-нибудь писаришку, льстить и похлопывать его по плечу, не то чтобы посовестился, а постеснялся бы.