Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

Профессор Сергейчук не зря нахваливал свой легкий водолазный аппарат: через желтоватый, как фотографический светофильтр, иллюминатор маски было отлично видно все. Стекло, вероятно, обладало оптическим фокусом, который избавлял предметы, находящиеся в воде, от искажения. Перед моими глазами природа моря, или, как говорят биологи, «пищевая цепь», представала в натуральном виде. Как одно из многочисленных звеньев этой цепи попали в поле зрения бычки. Будто несчитанные отары овец, они едва приметно для глаз двигались то вперед, то назад. Они, очевидно, кормились; под ними на необозримых полях жирного илистого дна располагались огромнейшие колонии моллюсков, синдесмии и балянуса.

Я вздрогнул от этого открытия. «Ну, конечно, — подумал я, — вот где скрывается секрет трех крестов капитана Белова!»

Обозревая бычковую мель, я плыл дальше. Место было очень интересное: Белосарайская коса с северо–запада, а Долгая с востока образуют здесь переём в теле моря, похожий на горло бутылки. На север от этого переёма тянется Таганрогский залив. После обследования Темрюкского залива мне надо бы сходить через это горлышко к донским гирлам. Чует мое сердце: там столько интересного встретится! Но вот успею ли я? Придется еще побиться над разгадкой секрета трех крестов. Вряд ли капитан Белов обозначил тремя крестами только бычковую отмель! Я думаю, что тут скрывается что–то еще и, быть может, самое неожиданное! Иначе зачем было ему ставить возле трех крестов вопросительный знак?

Увлеченный этими мыслями, я продолжал плавание, забыв о времени. Неподалеку от меня шныряли судачки, поблескивая белыми брюшками, а тарань и селява словно резали воду своими серебристыми тельцами, похожими на лезвия. Несколько мелких севрюжек, остроносых и усатых, похожих на волжских стерлядок, сначала испуганно проскочили перед иллюминатором, но затем, словно убедившись в том, что я их не съем, зашли с другой стороны и долго глядели на меня, затем отвалили в сторонку, подержались немного там и шмыгнули куда–то в морскую серую муть. А бычковая отара, то шевелясь, то замирая, ползала по дну, и мне казалось, что ей нет конца.

«Почему же, — думаю я, — ловцы «Красного рыбака» пошли на юг, а не сюда? Неужели капитан Белов держит это место в секрете? А может быть, белосарайское скопище бычков — «личный резерв капитана Белова»?»

Пробежавший по телу озноб заставил меня подумать о возвращении на шлюпку. Я поднял голову и увидел метрах в двухстах от себя нашу славную калабуху. Данилыч махал мне кепчонкой и, по–видимому, кричал что–то, а что, я не мог расслышать: шлем наглухо закрывал уши.

Я энергично заработал руками и ногами, чтобы согреться. Данилыч продолжал что–то говорить, показывая на живот и рот. «Ага, — подумал я, — пора обедать!» Только с помощью Данилыча я взобрался на лодку.

— Ну шо? — спросил он.

Я с трудом отдышался, а потом рассказал о чудесах, какие увидел под водой.

Данилыч всплеснул руками.

— Ай да Мыкола!.. От орел! Скажу я тебе, Лексаныч, тут у него не простая захоронка, он шо–то богацкое задумал! Я ж говорил тебе, шо капитан Белов опыты на море ведет, и, видно, не простые. А чего он там робит, не говорит, ни–ни… Как ни спрошу: «Шо ты, Мыкола, там на море робишь?» — он плечи подыметь и меня спросить: «А шо ты, — говорит, — каждый год делаешь на винограднике?» Чего ему на это скажешь? Известно, шо люди делают на винограднике, а он давай байки заливать, шо «море — это як сад, как походишь за ним, так и уродит». Чудно!.. Я думал, шо он, как Скиба, смеется с меня. Ить Скиба, энтот жлоб, шо выкинул? Пустил байку, шо я книги вверх ногами читаю… Ну не жлоб? А с чего пустил такой слух? Манилом я его обозвал, вот с чего.

— А что значит Манил? — спросил я Данилыча.

— Как же, Лексаныч, задумал он тут в один год из Слободки сказку Эльдораду исделать. Начал он об этом на собрании говорить. Кое–кому это нравилось… Был тут у нас до Маркушенки секретарь горкома Цюпа, он любил, когда на собрании богацко говорили. Ну, а если кто скажеть, шо мы цей план будемо выполнять под руководством товарища Цюпы, он тильки шо на небо не возносился. А де она, сказка, когда после войны у хатах свету не було, по воду за версту ходи, за билым хлибом надо было с ночи в очереди стоять; керосину в лавках ни–ни… Уголь! Поймай машину, дай шоферу тысячу карбованцев в зубы, он тебе с Донбасса привезеть… В пятьдесят четвертом году приихав до нас секретарь обкому, собрал неочередную конференцию и снял Цюпу. Да еще как! Манилом назвал его. Ну, тут все говорять: «Манила да Манила». А шо це, я не знав. Спросил Мыколу. Он принес мне книгу Гоголя, сочинение «Мертвые души». «На, — говорит, — почитай и узнаешь, кто такий был Манила».