— Все это так, — отвечал канадец. — Но ваше замечание одинаково относится к любой попытке бежать с судна, будь то через два года или через два дня. Стало быть, вопрос стоит так: будет удобный случай, надо им воспользоваться!
— Согласен. А теперь скажите-ка, Нед, что вы называете удобным случаем?
— Ну, предположим, выдастся темная ночь, судно идет поблизости от европейских берегов… Вот вам и удобный случай!
— И вы попытаетесь спастись вплавь?
— Конечно, попытаюсь, если судно будет идти по поверхности моря, в виду берега. А если же судно погрузится под воду…
— Ну-с, а в таком случае?
— В таком случае попытаюсь захватить шлюпку. Я знаю, как с ней обращаться. Проберемся внутрь шлюпки и, отвинтив затворы, всплывем на поверхность. Штурман из своей рубки на носу судна не заметит нашего бегства.
— Ну, что ж, Нед Ленд! Ловите удобный случай! Но не забывайте, что неудача нас погубит.
— Не забуду, сударь.
— А теперь, Нед, хотите выслушать мое мнение насчет ваших планов?
— Охотно, господин Аронакс.
— Я думаю, — не говорю «надеюсь», — что такого удобного случая не представится.
— Почему?
— Потому что капитан Немо трезво смотрит на вещи и, конечно, будет стеречь нас, особенно вблизи европейских берегов.
— Я держусь одного мнения с господином профессором, — сказал Консель.
— Поживем, увидим! — отвечал Нед Ленд, тряхнув головой, как настоящий сорванец.
— А теперь, Нед Ленд, — прибавил я, — на этом окончим нашу беседу. Ни слова более! В тот день, когда вы вздумаете бежать, вы нас предупредите, и мы последуем за вами. Я вполне полагаюсь на вас.
Так окончился наш разговор, который должен был иметь такие серьезные последствия. Скажу кстати, что, к великому огорчению канадца, события, по-видимому, подтверждали мои предположения. Не доверял ли нам капитан Немо, плавая в европейских морях, или же он избегал встречи с судами всех наций, во множестве бороздивших Средиземное море? Не знаю. Но мы шли большей частью под водой и на далеком расстоянии от берегов. Порою «Наутилус» всплывал на поверхность настолько, что из воды выступала штурвальная рубка, но чаще судно погружалось на глубины, весьма значительные в здешних водах. Так, между Греческим архипелагом и Малой Азией, погружаясь на глубину двух тысяч метров, мы не достигали дна.
О том, что мы прошли мимо острова Карпатос, из группы островов Южные Спорады, я узнал от капитана Немо, который, указав какую-то точку на карте, произнес стих Виргилия:
(Виргилий, «Георгики», кн. IV)
То был легендарный остров, владения Протея, древнего пастуха Нептуновых стад, нынешний остров Скарпанто, лежащий между Родосом и Критом. Я видел лишь через окно в салоне его гранитное подножие.
На следующий день, 14 февраля, я решил посвятить несколько часов изучению рыб Греческого архипелага. Но в тот день по каким-то причинам герметические ставни в салоне не раздвигались. Установив по карте координаты, я увидел, что мы идем в направлении Кании, к древнему острову Криту. В те дни, когда я уходил в плавание на борту «Авраама Линкольна», пришло известие, что население этого острова восстало против турецкого ига. Но чем кончилось восстание, я не знал; и, конечно, не капитан Немо, порвавший все связи с землей, мог дать мне эти сведения.
Вечером, встретившись с капитаном Немо в салоне, я не стал касаться этой темы. Кстати, мне показалось, что капитан в мрачном настроении и чем-то озабочен. Вопреки обыкновению он приказал раздвинуть ставни обоих окон и, переходя от одного окна к другому, пристально всматривался в водную ширь. Что это означало? Я не стал гадать и занялся изучением рыб, проносившихся мимо окон.
Тут были бычки-афизы, упоминаемые Аристотелем и известные в просторечии под названием морских вьюнов, которые встречаются обычно в соленых водах близ дельты Нила. Среди них извивались фосфоресцирующие пагры из семейства морских карасей; египтяне причисляли этих рыб к священным животным, и появление их в водах Нила отмечалось религиозными церемониями, ибо оно предвещало разлив реки, а стало быть, и хороший урожай. Я заметил также хейлин, костистых рыб, с прозрачной чешуей, синеватого цвета, в красных пятнах; они большие любители морских водорослей, что придает их мясу нежность и приятный вкус. Потому-то хейлины были излюбленным блюдом гурманов древнего Рима; внутренности их, приправленные молоками мурен, мозгом павлинов и языками фламинго, составляли дивное блюдо, приводившее в восхищение Вителлия.