Закончив короткое совещание, мы занялись делами. Старпом сходил за главным инженером завода, который пришёл с помощником, и я указал им на две проблемы, которые необходимо решить. Провели дефектовку трубы и подтвердили, что трещина есть, и она опасна. Как я её увидел (она сверху была) – это, конечно, вопрос, но вслух его не задали. С перископом тоже решат, проблема действительно есть, он мягче и легче должен ходить. Насчёт установки дополнительного бака и замены насоса поговорил отдельно; поскольку, по сути, это модернизация, пока не будет приказа, работы они не начнут.
Оставив их работать, я покинул лодку и пешком направился в сторону штаба флота. В пути, найдя неприметное место, достал свой «мерседес», кабриолет, якобы подаренный бойцами террор-групп, быстро поднял брезентовую крышу, стёкла в дверях и, запустив мотор, включил печку. Машина и для зимней эксплуатации годилась, на ней и доехал до штаба. Лучше на машине, а то народ на улицах узнает, поздравляет с победами, не даёт пройти, трое таких уже было. А я вежливый, улыбался: не пошлёшь же, люди от всей души.
Машину я оставил возле штаба. Особого внимания она здесь не привлекла, поскольку Балтфлоту было передано несколько десятков трофеев, и у штаба стояли самые разные немецкие, итальянские и французские машины, на которых теперь ездили начальники отделов и политработники.
У дежурного я узнал, кто на месте, и начал с начальства – со Стеценко. Описав результаты приёма лодки, получил добро на работы и ремонт. Потом посетил начальника инженерной службы флота. Он долго вникал в суть вопроса, но всё же поставил свою резолюцию на моём заявлении о модернизации, тем более что платил за неё я сам.
Потом я вернулся к Стеценко, и он мне сообщил:
– Можешь не торопиться, время выхода изменили, выходишь через девять дней. Это будет твой последний выход: вскоре Финский залив встанет.
– Предпочитаю считать его крайним, а не последним.
– Как хочешь, – фыркнул он.
Тут на столе зазвонил телефон, и Стеценко, сняв трубку, тут же вскочил и стал внимательно слушать. Я по привычке тоже вытянулся. Оказалось, звонил Трибуц.
Положив трубку, мой начальник сообщил:
– Нас ожидает командующий. Идём.
В кабинет адмирала нас пропустили сразу, и он с ходу огорошил меня:
– Летишь в Москву, вызывают срочно. Через час на аэродроме тебя ждёт истребитель. Мы пока небо держим (спасибо осназу за истребители и топливо к ним), но транспортник «охотники» могут сбить.
– Мне сдать лодку?
– Нет, думаю, это связано с наградными. Отправить в Москву мы их не успели, но вчера я по ВЧ разговаривал с товарищем Сталиным и описал ему ваш рейд. Он им очень заинтересовался. – Адмирал повернулся к Стеценко: – А ты останься пока.
Я покинул кабинет и направился в секретный отдел, где быстро получил документы, которые требовалось доставить в Москву. Решили передать с оказией. Среди документов, кстати, были наградные на меня и на экипаж моей бывшей лодки. Ну и на других тоже, не только мы воюем.
После этого я доехал до стоянки своей лодки и передал инженеру письменный приказ, подтверждающий, что флот согласен на модернизацию. После проведённых работ, когда всё посчитают, я сам же их и оплачу. Кстати, фреон старшему механику я передал, и заводские инженеры обещали помочь с заправкой и проверкой работы холодильников.
Старпома я обрадовал сообщением о том, что сроки выхода сдвигаются, есть время, чтобы успеть всё сделать. Сообщил и о том, что срочно отбываю в Москву. После чего, отдав необходимые распоряжения, покатил к аэродрому. Дорогу я знал, но останавливали меня часто: пропуска-то нет. После, конечно, узнавали и пропускали.
Пришлось заехать в штаб флота и попросить выдать мне пропуск на машину, а то ведь и я нарушаю, и парни; три раза меня разные посты пропустили, а вдруг в четвёртый кто принципиальный попадётся? Пропуск мне выдали. Из штаба я также позвонил домой Мальцевым, сообщил, что улетаю в Москву.
На аэродроме я попросил командира истребительного полка присмотреть за машиной, пока меня не будет. Лечу я на той же двухместной «спарке», которая ранее уже доставляла меня в Москву. А вообще, за это время фронт приблизился к Ленинграду, так что аэродром фактически стал фронтовым, и лётчики отсюда летают на задания. Майор за эти дни на своём «яке» сбил уже шесть немцев и одного финна. И поскольку в прошлый раз они не смогли меня при возвращении отблагодарить, то надеялись, что в этот раз получится.
Обратно я возвращался уже через сутки, восьмого октября, на том же истребителе. Вызывали меня действительно на награждение: рядом с первой медалью Героя появилась вторая. Звания, правда, не дали. После награждения была двухчасовая пресс-конференция, на которой присутствовали не только наши, но и иностранные журналисты. Почти полностью выжали меня, о рейде рассказал довольно подробно, но, конечно, без острых моментов.