Капитан Сорви-голова

— Да, слишком поздно! — как унылое эхо, повторил Виллебуа-Марей, тоже примчавшийся во весь опор.

Кронье убедился наконец в своей ошибке, понял, в какое тяжелое положение поставлена благодаря его слепоте лучшая бурская армия. Надо все же отдать ему должное: в нем мгновенно пробудился бесстрашный воитель.

Приказ об отступлении отдан. В лагере поднялась невообразимая суматоха. Шутка сказать! Обоз состоял из четырех тысяч быков, такого же количества верховых коней и несметного множества повозок[98].

Запрягли, как попало, быков, нагрузили наспех повозки. Но еще надо было снять пушки с их гнезд, установить их на лафеты и разослать разведчиков, узнать, какими путями отходить, чтобы не наткнуться на врага. Подумать только! Потеряно целых четверо суток! А Кронье и теперь из-за своего бурского упрямства никак не хотел бросить обоз и налегке, пользуясь чудесной подвижностью буров, вывести их из окружения.

Кронье также ни за что не хотел расстаться со своим обозом, что не только привело, как читатель увидит дальше, к пленению его армии, но и послужило началом крушения всей борьбы буров за независимость.

В два часа ночи лагерь наконец опустел.

Вперемежку с кавалеристами, погонщиками, повозками и верховыми лошадьми ринулись во мрак ночи женщины и дети, перепуганные и оглушенные щелканьем бичей, скрипом телег, мычанием быков, топотом коней и криками людей.

Что это — отступление? Нет, бегство!

Бежали, то замедляя, то ускоряя шаг, всю ночь и весь следующий день. К вечеру вконец изнуренные животные не могли уже двигаться дальше.

Кронье вынужден был разбить лагерь. Его маленькая армия заняла большой изгиб долины Вольверскрааль на Моддере, между Кудусрандом и Паарденбергом. Теперь Кронье оказался в полном окружении. Сам он был бессилен прорвать железное кольцо. Оставалось надеяться на помощь других бурских армий[99].

Но до их прибытия надо продержаться. Хватит ли сил?

Кронье наскоро укрепил свою позицию. Женщин и детей укрыли за скалистым выступом в глубине оврага, вырытого рекой Моддер. Телеги установили на склоне холма, а животных, которых негде было укрыть, привязали к деревьям на берегу реки.

Весь день 19 февраля ушел на рытье траншей, сеть Генералу Девету удалось разомкнуть кольцо англичан и дать Кронье возможность вывести из окружения людей, пожертвовав, разумеется, обозом Кронье отказался. На помощь Девету подоспел генерал Бота. Оба они посылали гонца за гонцом к генералу Кронье, умоляя его выйти из окружения через прорыв, который они обязались удерживать еще в течение суток. Кронье презрительно отказался, в выражениях столь грубых, что генерал Девет не решился даже опубликовать его дословный ответ в своей книге. И небольшие отряды Девета и Бота, после тщетного ожидания выхода Кронье из окружения, вынуждены были отойти под натиском англичан.

Последовавшая вскоре после этого сдача армии Кронье англичанам на некоторое время совершенно деморализовала остальные бурские армии. Дезертирство стало настолько массовым явлением, что Генерал Девет решил распустить по домам большую часть своих солдат, чтобы позволить им справиться с этим моральным потрясением. Только спустя некоторое время к бурам вернулась их боеспособность, но англичане к тому времени уже заняли значительную часть территории обеих республик, и бурам пришлось перейти к партизанской войне, которая была устроена по всем правилам военного искусства. Они выходили на поверхность разрезом, достигающим одного метра в ширину, но по мере углубления сужались до двадцати пяти сантиметров. Большинство траншей имело форму буквы «Т». Проникнуть в них представлялось возможным только с одного из концов.

Здесь и суждено было окопавшейся, исчезнувшей под землей в ожидании помощи армии Кронье выдержать такую страшную бомбардировку, какой не знала еще ни одна из современных войн. Причем Кронье не мог даже отвечать на стальной ураган, разразившийся 19 февраля над его лагерем: у него не было полевой артиллерии, а установить тяжелые орудия под таким огнем было немыслимо.

Бойцам, не покидавшим траншей, эта бомбардировка не причинила существенных потерь. Сто пятьдесят английских пушек, половина которых были крупного калибра, сосредоточили свой огонь сперва по фургонам и повозкам, которые через два часа, воспламенившись от снарядов, превратились в гигантский костер невиданной силы. Покончив с обозом, англичане принялись за животных. То была чудовищная бойня. На берегу реки валялись окровавленные туши четырех тысяч быков со вспоротыми животами и изодранными внутренностями.

Огонь не угасал целых двое суток.

От сильного жара трупы животных начали разлагаться.

Лагерь наполнило отвратительное зловоние, воздух в нем стал невыносимым.