Капитан Виноградов

— Ну как? — поинтересовался Тарасевич, когда они пришли в его кабинет. И сразу же уточнил, что имеет в виду: — Плохо в тюрьме?

— Да, — вдумчиво согласился Виноградов. — Но в Приречье хуже было — там еще и стреляли…

Ему очень захотелось рассказать симпатичному оперу про Приречье, Кавказ, Халкарию, про то, какой он, в сущности, хороший и заслуженный, сколько всего сделал для борьбы с бандитами и прочей мразью, но было не место и не время.

— Я опять не вижу своего адвоката.

— А без него — не будешь беседовать?

— Нет, — с сожалением покачал головой капитан.

— Ну и ладно… — покладисто кивнул Тарасевич, вставая из кресла, за которым мгновение до этого расположился. — Беседовать, собственно, и не о чем. Пошли назад!

— Одна-ако! — Виноградов был ошарашен. Этого он не ожидал.

— А ты как думал? Мы что — груши околачиваем? Сегодня утром Степаненко взяли вместе со всей бражкой — наглухо, сидеть будут до второго пришествия…

— Мастер же — иностранец? По паспорту…

— Да там одного оружия — шквал! Консул как увидел — аж затрясся…

Они стояли перед дверью кабинета, не переступая, однако, порог, отделяющий его от коридора.

— Не-ет, только по закону — вместе с гебешниками… Так теперь все прояснилось? Я могу идти? — Виноградов старался изобразить радостное изумление. — Наконец-то!

— Чего?! — расхохотался Тарасевич. — Куда идти?

— Домой, — бесхитростно повторил капитан.

— Слышь, ты… — лицо оперативника внезапно посуровело, голос почти перешел на шепот. Виноградов с профессиональным удовлетворением отметил, что оба они изучали систему Станиславского не в классе, а в суровой школе милицейской жизни. — Слышь, ты… Ты здесь сидеть будешь, пока плесенью не покроешься, понял?

— А что такое? — робко отшатнулся задержанный.

— Ты думаешь, Степаненко язык себе в задницу засунул? Да? Как бы не так! Тебя первого сдал — по самые дальше некуда, до гланд!

Виноградов сделал вид, что испугался:

— Он врет! Все врет! Я в глаза ему скажу…

— Ага, конечно! На очной ставке скажешь — когда мы уже все свои «поганки» выкрутим… Тогда хоть что неси — крест на пузе! А пока поскучай — мы потихоньку, помаленьку гроб тебе и заколотим…

— Что же мне делать, а?

— Садись. Пиши явку с повинной. Но чтоб по всей программе, без никаких… И завтра утром — будешь дома. Врать не стану, чистым не вылезешь теперь, но хоть до суда…

— А прокурор? Он вдруг не выпустит? — часто заморгал капитан.

— Прокурор! Ты же знаешь… Мы ему что вольем — то он и сделает. Еще ни разу не случалось, чтоб…

Виноградову надоело:

— Уймись…

— Как хочешь, — перейдя на нормальный тон, с полуслова понял его Тарасевич, — смотри, не прогадай. Ты мужик неглупый.

Владимиру Александровичу очень не хотелось возвращаться в камеру. Общение с опером было не только полезным, но и интересным, к тому же — мягкие кресла, телевизор… Можно было и насчет кофейку… Но вскоре капитан вновь мерил шагами пол своего «каземата».

Когда утром, на третий день задержания, Виноградова вывели из изолятора, он находился не в лучшей форме. Ночью плохо спал — кого-то все время таскали туда-сюда по бесконечному тюремному коридору, лязгали двери, лениво материлась охрана… Перед рассветом Владимир Александрович услышал — или ему показалось, что услышал? — долгий, отчаянный, не рассчитанный на посторонние уши женский плач: вынести его было невозможно.

Был момент, когда капитан был почти готов принять условия Тарасевича — не все, конечно, не сразу, но… Поторговаться, что-то написать не слишком существенное. Прийти к какому-то компромиссу… Господи, лишь бы вырваться из этих страшных, заляпанных колючей известью стен, пахнущих ненавистью и болью! Выключить дома свет — просто выключить свет и утонуть в мягком лоне привычного матраса…

Это скоро прошло. Как там у Шаламова? «Не верить, не просить, не надеяться» — три старых принципа, верный способ выживания российских зеков.

Ну хорошо. Первые трое суток, говорят — самые трудные, можно считать, выдержал. Дальше что? Есть семь — без предъявления обвинения. На это не часто идут, но для него, Виноградова, исключение сделают — «учитывая, что лицо может препятствовать установлению истины по делу». Но там уже — нормальная койка, белье, адвокат сколько угодно… Дальше — два месяца, потом еще до шести, потом до суда… А там уж — сколько дадут, и не обязательно зона…

Может показаться странным, но капитана как-то даже не интересовал вопрос — за что? Он лучше многих знал основополагающий принцип отечественного следствия: «Был бы человек — статья найдется!» Ребята работают грамотно, напористо, по социальному заказу — сам таким был… Ладно, тридцать два — не возраст, выйдем — разберемся.

Вопреки ожиданию, Тарасевича в кабинете не было.

— Присаживайтесь, Владимир Александрович!