Капитан Виноградов

Кожин слушал молча, и Виноградову это нравилось. Он почувствовал — возвращается уже полузабытый, терпкий вкус оперативной работы.

— Но есть и второй вариант. Более распространенный… Ведь в конечном итоге весь наш уголовный процесс — это сделка. Ты мне — «расклад» на себя, я тебе — подписку о невыезде вместо ареста. Ты мне своих подельников, я тебе — хорошую камеру и лишнюю передачку от жены. Ты мне пару новых эпизодов, а я в ответ — приговорчик по минимуму, «ниже низшего»… А?

— Ну, мы же не в ментовке…

— То-то! — поднял вверх указательный палец Владимир Александрович. — То-то и оно! С одной стороны — кайф: ну помучаюсь с тобой час, потом уйду домой… Скажу — не раскололся, извините. Занимайтесь сами! Обидно, конечно, удар по престижу, но… В конце концов, мне Виктор за это деньги не платит! Правда ведь?

Кожин непроизвольно кивнул.

— Пра-авда… Так что выговор мне не объявят и звездочку не снимут. И разбирайся ты сам с корзуновскими дебилами — как хочешь!

— В смысле?

— А в смысле — это меня не касается! Корзун начальник безопасности, пусть работает. Как умеет…

— Это же животные, Виноградов! Скоты!

— Странно… — пожал плечами Владимир Александрович. — Я тут краем уха слышал, в апреле, когда надо было долги получать с «Интербензина», — они вас вполне устраивали. И, говорят, вы особо смаковали тот визит домой к москвичу… Помнишь, Боря, ты еще смеялся, что он не мог полчаса пиджак правильно застегнуть от страха… Ась?

— Виногра-адов!

— Что — Виноградов? Что? Вы сами всю эту сволочь выкормили. Разве не так? Вот и расхлебывай! А я только рад буду. Потом посажу их, собственноручно… после того как твой труп найдем.

— Володя, я не понимаю…

— Поймешь, когда паяльник в заднице зашкворчит, — равнодушно отмахнулся Владимир Александрович. По множеству неуловимых и необъяснимых признаков он понял: все, дело сделано. Клиент созрел. — Шутка!

Кожин неуверенно засмеялся:

— Нет, но послушай…

— Пошел ты! Я ж самым умным тебя считал, после Виктора… Самым интеллигентным среди всех этих торгашей… Сколько раз цапался то с Зайченко, что с этим райкомовцем «из бывших»! Кожин, говорил я им, Кожин! Только на нем, я говорил, фирма держится, и нечего копать под парня… Знаешь, сколько раз они меня пытались на тебя натравить?

— Знаю! — мстительно прошипел Борис Иванович. — Они же сами, сволочи…

— А ты мне прямо в душу насрал… — На глазах у бывшего лучшего опера Управления заблестели почти настоящие слезы. — Эх, Боря!

— Но Володя… Но послушай!

— Вот что. Хватит! Поступим так… Я расскажу тебе, как все было. Если что — подправишь. Потом будем думать, как из этого дерьма вылезти… Но гляди, блин! Чтоб только трое — я, ты и Маренич, понял? Шеф сам приказал — чтобы без всех этих Орловых, Денисов… Вы что с ним — давно? Друзья?

— Да я с Виктором… Эх! — ухватился за соломинку Кожин. — Я с Виктором! Он же помнит! Э-эх…

— Ну, моли Бога за шефа. Я бы на его месте… — уже спокойно и назидательно покачал головой Виноградов. — Впрочем, хозяин — барин, его деньги — ему и решать.

— Да уж тут такое дело… — самодовольно усмехнулся Кожин.

— Все вернешь?

— Верну!

— Все семь тысяч?

— Какие… Какие семь тысяч? — расслабившийся было коммерсант опешил и потянулся к корзине с бумажными обрывками. — Почему семь?..

— Да забудь ты об этом дерьме. — Виноградов небрежно сплюнул на остатки кожинских отчетов. — И не делай из меня дурака, хорошо?

— Володя, ты что — сейф имеешь в виду? Но я тебе клянусь…

— Чем клянешься?

— Да чем хочешь? Христом-Богом, детьми своими! Маминым здоровьем!

И с этой секунды он перестал существовать для Виноградова — есть поступки и слова, которые он никогда не простил бы самому себе, а не только другим.

— Слушай меня внимательно, падла. Сейчас я расскажу тебе, как все было. Точнее — как это будет доложено шефу… Он не станет просить доказательств, признаний… Если не сумеешь перед ним оправдаться — твои проблемы… Да, войдите!

В дверях «нарисовался» самый мерзкий из всех охранников — Слава, семипудовый коротко стриженный дзюдоист с остатками ушей на приплюснутом черепе:

— Ты скоро с ним?

— Не «ты», а «вы»! — тихо прорычал Виноградов, с трудом сдерживая довольную усмешку: на часах было уже без пятнадцати, Слава появился точно по сценарию, и роль свою, простую, хотя и со словами, исполнил вполне прилично. — Выйдите вон!

— Могу и выйти… — равнодушно пожал плечами охранник. Переступил с ноги на ногу и добавил: — Корзун велел. Когда закончите лясы точить, его — к нам. Тут есть желающие с пациентом… хе!.. побеседовать…

— Ничего, подождете! — бросил в закрывшуюся дверь Виноградов и наклонился к Борису Ивановичу: сейчас главное было не упустить момента. Для таких слизняков вполне годились старые как мир, шаблонные приемы. — Успокойся, Боря… Успокойся. Пока я здесь — все будет хорошо…

— Знаешь, такой стишок есть… — Кожин говорил отчетливо, хотя и почти не открывая рта. — «У попа была собака, он ее любил… Она съела кусок мяса, он ее…» Так вот… Один умный писатель сказал, что в этой поганой жизни можно быть только попом. Или собакой. Или куском мяса… Четвертого не дано. Господи, в каком же я дерьме!