– Я хочу выбрать, – обхватываю его плечи, глажу волосы. Мягкие. Невыносимо мягкие. – Я выбираю тебя, разве ты не понимаешь? Выбираю путь с тобой. Никто не должен совершать такое путешествие в одиночку, бессмертный или нет. Это наше бремя, слышишь? Наше, а не только твое.
– Глупая, – он опускает плечи. – Если меня убьют, я поднимусь, а ты – нет.
– Если тебя убьют, то я буду охранять, пока ты не воскреснешь. Толку от бессмертия, если тебя одного, пока валяться будешь, просто растащат на части?
– Буду воскресать и умирать снова, – он усмехается и ведет плечом, словно это обыденные вещи. – Это рискованно, Ария, безрассудно. Я не могу тебе позволить. Ты не переживешь и первой точки, это не со мной на саблях махаться.
– А какое тебе дело, Энзо? – обхватываю его лицо ладонями, заглядываю в глаза. – Ты за меня не в ответе, я сама решаю. У меня никого нет. Я одна. Последняя. Мою смерть никто не оплачет, меня никто не ждет. Я не хочу прожить жизнь, высадившись в порту, и знать, что тайна моей семьи осталась за морем. Видеть, как небезразличный мне человек уходит. Во мрак и неизвестность. Совершенно один. Я не хочу просто сидеть и ждать. Я могу сражаться.
В какой-то момент его глаза темнеют. Он хмурит брови, жует губы, словно хочет что-то сказать. Тянет щепотью мой подбородок, заставляя смотреть в его глаза, и наклоняется. Целует остро, будто глотает живительную влагу после долгой жажды, а затем отрывается и тяжелой поступью идет к двери.
Обногяю его и преграждаю путь. Встаю на цыпочки и удерживаю голову, чтобы не отвернулся и касаюсь пальцами щек. В этом движении все слова, какие не могу подобрать. Вся возможная ласка. Все, что не могу выразить, потому что язык немеет.
Горько и больно. Будто передо мной замок, а я не могу найти правильный ключ. Не хватает сил. Или опыта. Многих вещей не хватает.
Не могу вот так отпустить.
– Не беги, – шепчу тихо, – не беги, Энзо.
Тянусь, заглядываю в глаза, будто разрешение спрашиваю, касаюсь его губ. Невесомо, нежно.
– Ария, – протягивает, будто тянет веревочку из сердца. Дышит порывисто, не целует, но водит по краю безумия своими словами: – Мне есть до тебя дело. Есть дело… Я просто каменный идиот, что пошел трещинами. Непривычно. Жарко в груди. Даже больно от твоих слов и желаний. От твоих взглядов и прикосновений. Тебе бы молодого, например, как мой Федерико. Спроси, спроси сколько мне лет… Разве тебе не интересно? Я прошел сложный путь и не могу запутать тебя в паутину, из которой нет выхода. Это будет жестоко. Ты не заслуживаешь такого. А я не заслуживаю тебя.
– Мне все равно, сколько тебе лет, пират. Хоть тысяча, понятно тебе? – отвечаю тихо, покрываю поцелуями подбородок, скулы, щеки, лоб. Цепляюсь за шею и чувствую его руки на своей талии. – я выбираю тебя, Энзо. Выбираю, слышишь? У всех есть и были свои сложные пути и паутины. Такова жизнь, она не бывает простой и понятной, можно запутаться на каждом шагу, – обнимаю крепко, перебираю пальцами завитки волос на шее. – Я тебя не оставлю.
Глава 20. Энзарио
Ария что-то говорит, а я слышу только обрывки: «Я выбираю тебя», «Я тебя не оставлю». В ушах звенит, будто я под водой: иду, как булава, на самое дно. Сам виноват: привязал к себе, заботился, оберегал. Нужно было оставаться тварью. И внезапно понимаю, что не смогу ее отпустить, но не скажу об этом.
В висках кровь перегревается, шумит. А как вытолкать из себя ненужные чувства, я не знаю. Как подросток таю от ее нежных пальчиков, завожусь, не остановить теперь.
Она легкая, словно перышко. Кладу ее на кровать и яростно врываюсь в рот. Языком вымаливаю прощение за все сказанные слова, руками стираю обиды, телом взращиваю между нами новые мосты.
Тормоза отказывают напрочь, во рту сухо, в груди тесно, а пах пульсирует, и скручивает бедра, будто я мальчишка.
Развожу Арии ноги. Она податливая, мягкая. Моя? Рычу и кусаю ее, как сумасшедший. Я и есть сумасшедший, если добровольно соглашаюсь любить снова. После всего, что было, после Весалии, Мириды, моих детей, что не пережили тридцатник. Я сви-хну-лся!
Отстраняюсь, а мой укус, как клеймо, горит красной меткой на белоснежном плече. Я безумец. Поехавший! Арии наверняка больно, но пальцы только сильнее впиваются в мои волосы, царапают загривок, тянут вниз. Сильно, до искр из глаз. Смотрит на меня так пристально, читает меня, выворачивает, перетряхивает, будто под кожу забирается и по капле вытягивает яд и горький дурман, в котором жил столько лет.
Толкаюсь в нее, не разогревая. Она раскрытая, влажная, принимает меня, откинувшись на подушку.
Слизываю с ее кожи запах ландыша, хочу его уничтожить, истребить, а он все равно преследует.
Широкие движения ладоней, рывки навстречу, дыхание одно на двоих. Она тихо стонет и царапает кожу. Глубже, чем вчера. Хочу, чтобы шрамы рождались под ее пальцами и не исчезали. Никогда не исчезали.