Капица. Воспоминания и письма

Вот видите, как все сложно. Так странно, что они так грубы и невежливы со мной, если они хотят, чтоб я приехала, и, кажется, зачем начинать всю эту суету, если у них нет желания задержать меня в России?

Самое плохое в противостоянии правительству – то, что человек чувствует себя полностью в их власти…»

П. Росбауд – А. А. Капице

«4 сентября 1935 г., Берлин

…Мне кажется, что Ваши дела с поездкой в Москву очень плохи. Я очень боюсь, что если они даже не хотят говорить об этом в присутствии третьего лица, то это абсолютно ясный сигнал, что Ваши люди в настоящий момент не разрешат Вам вернуться назад к детям. Мне очень жаль, что я не могу помочь Вам, так как Вы, и только Вы, можете знать, должны ли Вы ехать к Капице или оставаться в Кембридже с двумя детьми, должны ли делать что-либо против воли Резерфорда или нет. <…> Трагизм ситуации в том, что Вы оказываетесь разлученной или с Капицей, или с детьми, а они все нуждаются в Вас…»

Анна Алексеевна отвечает ему письмом, в котором предельно откровенно звучат ее любовь и преданность Петру Леонидовичу:

«9 сентября 1935 г., Кембридж

… Вы говорите в своем письме, что я должна сделать выбор, прийти к какому-то решению. Нет, мне нечего решать, моя жизнь – с Капицей, у детей своя собственная жизнь. Они смогут остаться в Англии, и, если что-нибудь случится с нами с обоими, я уверена, друзья Капицы присмотрят за ними. Это не волнует меня нисколько. <…> Весь вопрос в том, будет ли мое присутствие в России полезно для Капицы. Я не сомневаюсь ни на секунду, что ему персонально будет гораздо лучше. За тот год, что мы провели в разлуке, мы узнали и полюбили друг друга больше, чем за все 7 лет, которые мы были вместе. Все это так, но, может быть, мое присутствие будет использовано, чтобы оказывать на него давление – это единственное, что меня беспокоит. Весь этот год он чувствовал, что может абсолютно свободно говорить нашим людям все, что он считал правильным, и он знал, что и я, и дети в полной безопасности. Но предположите на один момент, что они начнут оказывать на него давление, угрожая сделать что-нибудь со мной. Это единственно, что удерживает меня от поездки туда даже без всяких гарантий. Это выглядит настолько абсурдным, что мы в XX веке думаем о такой возможности, но как бы она ни была мала, если она существует, мы не должны забывать о ней. Это был сильный удар для Капицы, он ждал меня, а я должна воздержаться от поездки…»

Однако все дела постепенно уладились, и Анна Алексеевна смогла уехать в Россию. Она пробыла вместе с Петром Леонидовичем около полутора месяцев и возвратилась в Англию с твердым намерением переезжать вместе с детьми в Москву. Она, видимо, очень хорошо поняла, что в создавшейся ситуации дальнейшая борьба за возвращение Капицы в Англию бесполезна и для них обоих будет самое лучшее как можно скорее жить снова всем вместе.

Она феноменально быстро, менее чем за два месяца, «свернула» всю свою многолетнюю жизнь в Англии. Причем надо отметить, что она не только занималась упаковкой предметов домашнего обихода. Ей было необходимо уладить множество формальностей, решить дела с домом. Кроме того, она вместе с коллегами Капицы участвовала и внимательно следила за упаковкой и пересылкой в Москву оборудования Мондовской лаборатории и бумаг Капицы. И это было для нее самым главным. (Хочется в связи с этим вспомнить один эпизод, произошедший много десятилетий спустя. В созданный Анной Алексеевной Мемориальный музей П. Л. Капицы как-то забрались воры. Они унесли несколько фотоаппаратов Петра Леонидовича, коллекцию старинных монет. Придя в музей после этого события, Анна Алексеевна не очень огорчилась пропажам. Она только повторяла: «Какие „благородные" воры.

Они не причинили никакого вреда приборам Петра Леонидовича. Ведь это самое ценное в нашем музее».)

Уезжая из Кембриджа, Анна Алексеевна очень хорошо понимала, что если «материальная составляющая» жизни Капицы и будет благополучно улажена, то он все равно будет очень страдать из-за своей изоляции от всего научного сообщества. Она уже и раньше писала об этом в письмах к друзьям и коллегам Петра Леонидовича: