Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

– Ах, Натали! Ты единственная в моем сердце! – Пушкин поднял руки. – Не к кому тебе меня ревновать. Во сне вижу лишь братьев по перу да все ту же корректуру. – Оправдываясь, он радовался ее ревности.

Пушкин быстро встал и, оглянувшись, не смотрит ли кто, крепко поцеловал жену, потом вернулся на свое место.

– Надо потерпеть, Наташа… Бог даст, может быть, с журналом дела продвинутся, а там и денежки появятся…

– И я на это надеюсь, что удастся тебе раздобыть обещанные 80 000 рублей… Помнишь, ты мне об этом еще из Москвы писал?

– И с тех ни гроша ломаного, – в тон ей шутливо ответил Пушкин и стал вдруг серьезен: – Эх, женка, женка! Не знаешь, что значит быть журналистом в России… Это что-то наподобие тех, кого судьба заставила чистить нужники… Да еще царь с Бенкендорфом… Ну, ничего, дай только срок!..

– А мы снова без денег… – сообщила тихим голосом Натали.

– Постой! Как так? Я же совсем недавно занял восемь тысяч! – с удивлением посмотрел он на Натали.

– Так ведь и расходы большие? За городскую квартиру надо было заплатить, за дачу… – перечисляла Наташа – Да и твой журнал проглотил изрядно денег. Да, друг мой, денег нет. Азинька сегодня полдня просидела над счетами, сортируя их.

Пушкина утомил этот разговор.

– Не печалься, женка, проживем. Главное, чтобы вы все были здоровы и радовали меня, а деньги добудем как-нибудь…

В саду расплакался Сашка. Пушкин подошел к раскрытому окну:

– Машенька, ну как не стыдно обижать маленького, отдай Сашке лопатку… Сейчас выйду и накажу тебя!..

– Замечательный у Машки нашей характер. С таким характером ей будет легко жить… А вот Сашка… Не приведи господь ему, как мне, иметь дело с царями да с жандармами…

Он пошел в кабинет и раскрыл рукопись «Капитанской дочки»… На ее страницах оживала история, которую велено было россиянам забыть. Эту историю творили простые люди, восставшие против помещичьей неправды… И здесь, как и в «Истории Пугачевского бунта», шестисотлетний боярин встал на защиту вожака крестьянского…

И вспомнилось Пушкину, как издавалась история Пугачева, которую царь переименовал в «Историю Пугачевского бунта», как Жуковский иронизировал «О господине Пугачеве», как министр просвещения Уваров обвинил его в подстрекательстве к революции…

А теперь вот, как какую-нибудь ищейку, запустили Булгарина. Как бы снова не накликать беду на свою голову. И он начал снова внимательно перечитывать написанное.

Вокруг стало тихо. Со стороны парка послышался конский топот. Его свояченицы, Катя и Азинька, вернулись с вечерней прогулки, и не одни, а в сопровождении все того же Дантеса. Из окна Пушкин видел, как они подъехали, барон попрощался с дамами и исчез в сгустившейся темноте.

Пушкина эта сцена расстроила. Чертов Дантес, он уже вездесущ… Лицо его стало мрачным. В волнении он ходил по кабинету.

В дверь постучали.

– Я к вам, Александр Сергеевич, – входя в кабинет, сказала Азинька.

– Входи, входи, дорогая!.. – отозвался Пушкин. – Ты, наверное, хочешь сказать о деньгах, что их нет… Мне Натали уже все рассказала…

Азинька молчала, опустив голову.

– Мне хочется помочь вам, Александр Сергеевич, – проговорила она почти провинившимся голосом. – Денег нет, но есть мои драгоценности… Все равно я их не ношу…

Пушкин растрогался, он подошел и поцеловал ее руку.

– Я всегда знал, что у вас добре сердце, дорогая. Принимаю ваше предложение, ибо не вижу сегодня другого выхода… Спасибо!..

Пушкин стоял расстроенный, подавленный, озабоченный… В голове у него, как заноза, сидела мысль: «С деньгами настоящая катастрофа, хоть в петлю лезь… А Левушка, прежде чем поехать на Кавказ, чтобы воевать с горцами, истратил уже бешеные деньги на кутежи… И потом, этот зять канючит… Я отказался от управления имениями… Пусть оно все огнем горит…»

– Ничего, Азинька, как-нибудь перебьемся… Я надеюсь еще на «Современник»… Да и поэзия поможет…

Александрина слушала его, не перебивая.

Пушкин внимательно посмотрел на Азиньку и вдруг спросил:

– Не хочу верить, что вы тоже намерены подарить свою дружбу Дантесу?

– Как вы могли такое подумать? Я это делаю ради Кати, ради ее приличия.

Она со страхом ждала вопроса о Натали: ведь понятно, что он ездит сюда не ради Кати. Но какая Наташа! Ни одна черточка не дрогнет, сидит безучастно у окна часами. Интересно, о чем она думает?

Но Пушкин не стал больше ни о чем спрашивать.

Рукопись «Капитанской дочки» приковала его почти до полуночи. Он вычитывал и отрабатывал каждое слово. За работой он забывал обо всем, обо всех жизненных треволнениях и заботах. Взглянув на часы, он воскликнул:

– Боже мой, как уже поздно! Как там Натали?..

Он пошел к жене, которая уже была готова ко сну. Пушкин снова залюбовался женой, которая в этот час была обворожительная как-то по-особому. Кажется, он еще не видел ее такой красивой.

– Нет, я обязательно закажу твой портрет, – целуя ее, сказал поэт. – Приглашу Брюллова, пусть он напишет… Почему он не здесь, а в Москве…

Утром Пушкин снова сидел за рабочим столом. Отложив перо, стал читать написанное.

– Александр Сергеевич, извольте кушать, уже все готово, – доложил слуга.