Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

Ел он как-то без аппетита, о чем-то думал… Мысль о деньгах не покидала его.

После обеда он с Наташей отправился в сад, сели на скамейку, радуясь чудесной погоде и ароматному чистому воздуху. Рядышком копошились Машенька и Сашка.

Натали смотрела на детей, на мужа, и грусть закрадывалась ей в душу. Казалось, что ей было скучно рядом с ними. Она явно повеселела, когда с прогулки вернулась Коко.

– Наташенька, сколько сейчас разговоров о предстоящем празднике в Петергофе, – восторженно она сообщила сестре.

– Ну, теперь мадам Синхлер без работы не останется, – откликнулся Пушкин.

– Если хотите знать, Александр Сергеевич, к модисткам уже обращаться поздно, – ответила ему Катя. – И ты, Таша, тоже опоздала… Хотя ты у них на особом счету и они тебе не откажут. Ведь твой заказ лучше всякой рекламы, чтобы заполучить состоятельных заказчиц. Так что торопись, праздник уже скоро…

– У Натали есть уважительная причина не появляться в Петергофе, и ее отсутствие будет всеми принято правильно.

– Милый, почему ты так считаешь? Сделать первый свой выезд на этот праздник как нельзя к месту…

– Натали, разве ты забыла, что семья наша в трауре. Да и ты родила недавно. Отдыхай… Дай своим соперницам тоже покрасоваться в твое отсутствие…

– К чему этот деспотизм, Александр Сергеевич? – возмутилась Коко.

– Кстати, траур распространяется и на вас, если мы живем одной семьей… А тебе, Наташа, еще раз хочу сказать, нет никакой необходимости ехать на этот праздник. Царь и Синхлер подождут…

– Как хочешь, милый… Ты, наверное, прав… Не будем спорить.

– Я не спорю, а беспокоюсь о твоем здоровье, – примирительным тоном сказал Пушкин. – Набирайся сил, впереди осень и зима, натанцуешься еще.

Крутившуюся рядом Машеньку Натали взяла на руки:

– Ах ты, моя шалунья… У тебя бантик развязался, давай поправим!..

Пушкин ласково взглянул на жену:

– Я бы не хотел, чтобы мы сердились друг на друга, – сказал Пушкин с теплотой в голосе.

– И я не хочу… Да и за что мне на тебя сердиться?..

– Поверь, меня очень беспокоит твое здоровье, особенно когда о своем здоровье ты забываешь. Я бы не хотел думать, что мои слова можешь истолковать как запрет на твои удовольствия.

Наташа улыбнулась, сев рядом, обняла мужа за шею.

– Ах, женка, вот я и растаял!.. И все же, пока мы одни, прошу тебя, держись подальше от барона!

– Ты зря ревнуешь… – почти прошептала ему на ухо Натали, приглаживая его кудрявую голову. – Бароном полностью завладела наша Коко.

И она с удивительным для нее юмором начала ему рассказывать о встречах Кати с Дантесом на прогулках.

Пушкин молчал. Казалось, он не слушает жену, которая была уверена в неотразимом влиянии на него. Он не задавал ей вопросов и ничем себя не выдавал в своем понимании складывающейся ситуации. Он думал о том, как уберечь жену от возможного неверного шага. А она продолжала его убеждать, что заговорила о Петергофе лишь потому, что недостаточно серьезно отнеслась к его словам.

Вроде как пробудившись, Пушкин продолжил, глядя на жену:

– Вот и хорошо! Ничего с царем не случится, если подождет до осени. А тебя я все же попросил бы перестать кокетничать с царем, хотя я в тебе полностью уверен… Прошу тебя, прислушайся ко мне…

После праздника царь встретился с Бенкендорфом, был в хорошем настроении, поблагодарил шефа жандармов за образцовую службу, с шутками отозвался о самом празднике… После чего лицо его несколько нахмурилось:

– Хочу спросить тебя, почему я не видел на празднике твоего подопечного – камер-юнкера Пушкина?..

Бенкендорф даже не дал договорить императору:

– Ваше величество! Сколько раз я просил вас освободить меня от этой непосильной ноши…

– Ну, ты опять за свое! Пойми, больше я не могу никому поручить это деликатное дело, корме тебя… Мне докладывали, что он не явился из-за траура… Но я в это не склонен думать и верить отъявленному вольнодумцу. Ему ли говорить о святости обычаев христианских. Нет ли от него еще каких-либо хлопот?

– Слава богу, пока нет… Но уверяю вас в его неисправимости. Никогда мы его не увидим среди благомыслящих, государь. Был и всегда будет противником власти. Никакими милостями, ваше величество, его, этого отпетого вольнодумца, не обратить в истинную веру…

– Что-то ты стал как-то мудрено говорить, Александр Христофорович. Ничего в толк не возьму, о чем это ты?..

– Давно хотел доложить вам, ваше величество, да все не было походящего момента из-за вашей занятости. Но теперь извольте почитать, что пишет этот бунтовщик свей жене…

Бенкендорф вручил царю письмо Пушкина к Натали. Читая письмо, царь все больше хмурился:

– Что он себе позволяет? О каком гареме он говорит?!.

– Из воспитанниц театральных, – охотно подсказал Бенкендорф.

– Как он смеет такие мерзости писать собственной жене, этому ангелу? – почти закричал царь. – Непостижимо!..

– Ваше величество, у меня имеется еще одно его письмо, в котором этому ангелу, как изволили выразиться, придан… весьма, как бы это сказать… э… э… иносказательный смысл…

Посмотрев на шефа жандармов с подозрением, Николай надолго замолк.

– Надо было обо всех этих гнусностях давно доложить мне… – наконец проговорил он.