Капкан для наследницы

Только почему мне лгали, что его нет дома? Я пришла в сознание, лежу одна-одинешенька, а он играет в карты с этими гоблинами! Доктора, видите ли, послушался, а мог бы одним глазком заглянуть, удостовериться, что я жива. О, эти мужчины! И они еще говорят о какой-то любви, верности и преданности. Жена в коме, а он неизвестно чем занимается».

Я жутко расстроилась – то ли от разочарования, что лысый не был брюнетом, то ли оттого, что, посчитав себя высоконравственной особой, не оказалась таковой на самом деле. Нервы мои сдали, и я расплакалась.

Никита Петрович подошел ко мне и обнял, а я, неловко согнувшись (он оказался значительно ниже меня), уткнулась ему в плечо и заревела еще громче, оплакивая все свои несбывшиеся мечты.

Он не ожидал такого поворота событий, обернулся и посмотрел на доктора, как будто искал у него совета, что со мной делать дальше. Я не видела, как отреагировал Сергей Ильич, слезы лились ручьем из моих глаз. Никита Петрович достал из кармана платок и стал вытирать мне лицо, приговаривая:

– Ну, что ты, что ты, Эммочка? Все уже позади. Руки-ноги целы, и слава богу! Не плачь, детка.

«Руки-ноги! А голову ты мне свою пришьешь?» – Я всхлипывала и думала, как ответить на прилив нежности незнакомого мне мужчины.

– Я… я думала, вы ко мне лучше относитесь, сразу придете, побеспокоитесь о моем самочувствии. Пришлось мне встать с постели и идти вас искать. И что я застаю? Вы играете в карты! Как это понимать? – Мне ничего не оставалось, как выбрать тактику нападения, пусть оправдывается, а мы послушаем.

От неожиданности я заговорила с ним на «вы». Собственно, это вполне объяснимо: не могу я, как воспитанный и культурный человек, незнакомому мужчине сказать «ты», да к тому же если он уже не юного возраста. Ни глаза мои, ни сердце не спешили признать в незнакомце мужа.

– Ну, что ты, душа моя!

«Нет у тебя ни души, ни совести», – чуть было не ляпнула я вслух, но успела прикусить язык и промолчала, дав ему возможность продолжить свою защиту.

– Ну, что ты, душа моя. Я просто не хотел тебя будить. Сергей Ильич меня уверил, что с тобой все в порядке и в данный момент ты спишь. А почему ты со мной на «вы»? Мы близкие люди, столько лет в браке прожили! Ты на меня обиделась? Чем я могу загладить свою вину? Может, новое колечко или колье? – спросил Никита Петрович, при этом он состроил такую уморительную рожицу, что я так и не поняла: он меня разыгрывает или действительно обеспокоен моим здоровьем?

– Да, я обиделась! Но почему тебя это удивляет? Если ты меня в бессознательном состоянии бросаешь одну в комнате, следовательно, я тебе посторонний человек. А к посторонним нужно обращаться на «вы». Но я ни в коей мере не хочу тебя обидеть. Разве можно обидеть вежливостью? Вот Софья Андреевна до конца жизни говорила Льву Николаевичу «вы». И Любовь Орлова Александрову тоже не «тыкала».

Конечно, в наши дни такое обращение в семье редкость, и у меня просто сорвалось с языка. Я вообще заметила: в отличие от головы язык у меня работал превосходно, наверное, это было своего рода компенсацией за слабоумие вследствие травмы. Но с другой стороны, этого Никиту Петровича я видела в первый раз в жизни или как в первый раз, и сказать ему «ты» было выше моих сил.

Лысый ничуть не смутился, только с прищуром посмотрел на меня, принимая мою игру.

– Ты, дорогая, можешь обращаться ко мне, как захочешь, твоя воля. Хочешь, будем как графья Толстые изъясняться? Хочешь, как Орловы – Александровы? Тем более что кино для нас самый важный вид искусства, так завещал нам великий Ленин. Или Луначарский? Ну, да бог с ними с обоими! В былые времена ты часами просиживала перед телевизором, но я тоже кино люблю и уважаю.

«Ого, мой муж, оказывается, обладает чувством юмора! Да еще и образован, знает Льва Николаевича. Может, даже «Анну Каренину» читал? В компании этих подозрительных субъектов он, похоже, самый умный, да так и должно быть, он здесь хозяин», – только я так подумала, как к нам подошел Сергей Ильич. По-моему, он боялся слиться с этой самой компанией подозрительных субъектов.

До сих пор доктор стоял в стороне и прислушивался к нашему разговору. Воспользовавшись возникшей паузой, он вклинился в нашу душевную беседу, несколько напоминавшую семейную ссору аристократов.

– Никита Петрович, я же говорил, Эмма Львовна скоро пойдет на поправку, но чтобы так скоро, признаться, не ожидал. Вот что значит крепкий организм! Есть, правда, остаточная амнезия, но, думаю, она вскоре пройдет и Эмма Львовна все вспомнит. Полистает семейные альбомы, вы что-то расскажите, и память восстановится. Обязательно восстановится! – Никита Петрович сурово взглянул на некстати подошедшего доктора. Тот сделал шаг назад и принялся ябедничать: – Вот только плохо, что Эмма Львовна от лечения отказывается. Не отправлять же ее обратно в больницу!

– Я не отказываюсь! Но уколы делать не буду! Я прекрасно себя чувствую. Таблетки ваши я уже проглотила, – соврала я.

Сергей Ильич с недоверием посмотрел на меня, хотел что-то еще сказать, но Никита Петрович его опередил: