Капкан (СИ)

Интересно, а маму мучают кошмары? Мы никогда не говорили о том дне, будто и не было. Наше преступление за ее глупость.

Вадим Арнольдович тоже подвержен влиянию весны. Глаза горят, движения резкие, дерганые, но порой - замирает, когда думает, что никто не видит. По-прежнему идеально одетый, чистый, в дорогой выглаженной рубашке. Я попытался накопать на него что-нибудь. Но ничего интересного не нашёл. Был женат, развёлся, есть сын, любит дорогие машины, горные лыжи и достаточно тщеславен. Гордец, но это и так видно. Имеет научную степень, хотя, возможно, купил. Кстати, выглядит он моложе своих лет - наверняка посещает спортзал и косметолога, почти не пьёт.

Вадим Арнольдович игнорировал меня недели две, а потом явился ко мне в кабинет и, вжав голову в плечи, закрыл дверь на замок. Меня это удивило. Я поднялся ему навстречу, даже хотел пошутить, чувствуя, что директор странно напряжен. Но не успел и слова сказать, когда он вытащил из внутреннего кармана пиджака коробочку.

Мне стало неприятно жарко. Я стоял, глядя в сторону, судорожно соображая, как выкручиваться. Зачем явился Вадим Арнольдович, мне было понятно слишком хорошо. Весна, она такая.

- Это тебе.

- Что это и зачем?

Не шевелюсь, он нервничает, затем впихивает мне в руки коробочку.

- Посмотри, тебе должно понравиться.

Любопытство берет верх. Я понимаю, что внутри что-то дорогое, интересно, на сколько он меня оценивает?

- Часы?

Смешно. Швейцарские часы. Зачем они мне? Усмехаюсь, Вадим Арнольдович темнеет.

- Они стоят… Дорого.

Откладываю коробочку в сторону, киваю.

- И?

Стоит, тяжело дышит. Стыдно. Нам обоим. Ему - за то, что к мужику с подарками лезет, мне… За то что пытается меня купить. Когда покупать не надо.

- Ты знаешь.

- Зачем вам это? - Я балансирую на грани. Что же делать? Выгнать его? Или… Хочется впиться в его губы, облапать везде, чтоб, сука, знал куда лезет… В голове шум.

- Хочу.

В голове проносится мысль, что Вадим Арнольдович, несмотря на брутальность - потенциальный пассив. Вот только сам-то он понимает это? Притягиваю его к себе, аккуратно касаюсь губами его губ, чувствуя, что сейчас я выпущу джина из бутылки. И это происходит. Почувствовав себя свободнее, он наваливается на меня и, тяжело дыша, начинает яростно лобызать мне губы, целовать лицо и шею, а мне отчего-то это нравится, его напор. Его ласки не похожи на вальяжное пыхтение Сереженьки, он страстный, и его злость даёт огонь. Вадим Арнольдович прижимается ко мне, я чувствую твердость в его брюках, но он ничего не предпринимает.

- Как трахаться будем? - Произношу, касаясь пальцами его подбородка. И это кажется странным. Я всегда думал, что Вадим Арнольдович сама недоступность. Ан нет. От моего вопроса он еле заметно вздрагивает, неопределенно пожимает плечами. - Я актив, если что.

- Актив? - Бледнеет, отступая назад. Мне смешно, но я изображаю полнейшую серьёзность.

- Мне надо подаренные часы отработать. Не переживайте, смазка и презервативы у меня всегда в кабинете имеются. - Позволяю себе иезуитски улыбнуться. - И да, я минет не делаю. Сергей Александрович любит сам доставлять мне удовольствие.

Делаю шаг вперёд, но читаю в глазах Вадима Арнольдовича такую панику, что мне становится его по-настоящему жалко. Я-то понимаю, что он не готов сейчас к экспериментам подобного рода. Для него и поцелуй - подвиг.

- Нет. - Мотает головой. Стоит, оцепенев, дыша ртом, глядя снизу вверх на меня. Как бы в обморок не грохнулся. И зачем ему в сорок лет такие приключения? Не трахался с парнями, незачем и начинать.

- Нет?

То, что я сильнее его, а дверь закрыта, он понимает поздновато. Мне нравится эта игра, в которой именно я, наконец, управляю сюжетом, а не кто-то. И особенное удовольствие - заставить понервничать этого самовлюблённого гордеца. Но, глянув на его несчастное, испуганное лицо, мне вдруг становится его жалко. И отчего-то хочется успокоить его и приласкать. Ведь сила, это не только когда боятся, но и когда защищаешь. А мне хочется его защитить. И пускай, что от самого себя.

- Олег… - Шепчет бледными губами.

- Я не буду делать то, что ты не хочешь.

Снова его целую, он расслабляется, а я расстегиваю ему ширинку. Почувствовав копошение в брюках, хватает меня за руки и отводит глаза. Боится.

- Что ты собираешься делать?

- Поработаю рукой.

Молчит, сглатывает. Ему страшно. Проходит секунд тридцать, прежде чем, наконец, уговорив себя, он отпускает мои руки.

- Я тебе не смогу…

- И не надо, я сам справлюсь.