Капкан супружеской свободы

Кажется, у нас есть все основания радоваться. Деникинская армия терпит сокрушительное поражение на всех направлениях. Мы берем станицу за станицей, и слова комиссаров на митингах становятся все убедительней: наших побед, о которых можно рассказать бойцам, оказывается все больше, а не занятых Красной Армией городов — меньше и меньше…

С Николаем мы теперь видимся совсем мало, да и когда нам видеться? Он поглощен своей работой. Выступления, митинги, полевые суды, бесконечные разговоры с товарищами, их совместные — я верю, что вполне искренние, — мечты о той лучшей жизни, которую несут Советы людям, празднования сообщений о новых победах на Южном фронте, безмерная горечь, если оказывается, что какую-то станицу мы все-таки потеряли, — вот вся его жизнь. И в ней конечно же нет места для жены и маленькой дочери. Огорчает ли меня это? Нет. И это самое страшное, что могло с нами случиться.

Родионов сильно изменился за последнее время. Нет, я даже не хочу сказать, что он сильно изменился в отношении ко мне; та любовь, которая до сих пор по ночам пахнет для меня шиповником, никуда не делась, она просто как-то притупилась, больно ударившись обо все, происходящее вокруг. Муж так же тянется ко мне, хотя и редко может позволить себе побыть со мной, я ведь больше не вернулась к активной работе и жизнь проходит в нашем вагоне, с Асей, а грудной ребенок, слава богу, служит моей политической пассивности достаточным оправданием. Николай внимателен и к малышке, радуется ее первым улыбкам и по-отцовски гордится уже сейчас очевидной миловидностью. Но вот во всем остальном… тот ли это человек, которого я узнала и полюбила когда-то?

Вчера я невольно застала его перед огромным, помпезным, в золоченой раме зеркалом. Мне и самой бывает неловко глядеться в этот осколок царской роскоши, кажется, что зеркало должно отражать исключительно кружевные бальные туалеты и сверкающие мундиры, но уж никак не тулупы, полушубки и солдатские шинели, которых так много навидалось оно за последнее время… Но вот вошла в наш «дом на колесах» неожиданно, неслышно и изумилась той горделивой позе, в которой стоял перед собственным отражением мой муж. Одетый в кожанку, которую подарил ему недавно наш комдив, и держа в руках именную саблю — тоже боевую революционную награду, — Николай явно не способен был в этот миг никого видеть, кроме себя самого. Я остановилась в дверях, не желая смущать мужа, а он то и дело поворачивался в фас и в профиль, то закладывая руку за спину, то простирая вперед, и топтался, бросая вокруг орлиные взгляды. Боже мой, внезапно догадалась я, да он же репетирует!.. Конечно, это была репетиция очередного выступления на митинге — крайне важного и значительного, как объяснил он мне позже. Мне сделалось смешно, я чуть не прыснула, но вовремя отступила в тамбур и не дала ему заметить себя. Николай из прошлой жизни, пожалуй, посмеялся бы над этой комической сценкой вместе со мной. Но нынешний Николай ни за что не простил бы жене случайного подглядывания.

Какие странные кренделя выписывает жизнь! Как похож становится Николай, сам не догадываясь об этом, на моего отца, с которым некогда вел жаркий и непримиримый спор!

Я помню, еще девочкой видела, как торжественно одевался перед зеркалом Кирилл Соколовский, собираясь в Дворянское собрание и готовясь выступить там с речью. Уж конечно, она была для него не менее важна, чем для Николая, успешно делающего партийную карьеру, его выступление на митинге. Только почему-то в папином поведении тогда все это выглядело естественнее, гармоничней и искренней, нежели теперь в повадках и ужимках моего мужа… Господи, отец, где ты? Где вы все, родные мои?

Я часто мысленно разговариваю с мамой, Митей, с прежними друзьями и родственниками. Их роль в моей жизни неожиданно стала более значимой и важной, чем когда бы то ни было. Вспоминаю, как ребенком усаживалась на колени к отцу и задавала ему сотни вопросов, самых наивных и глупых — от первых «Почему небо голубое?», «Почему земля круглая?» до поздних, последних «Почему у одних людей есть все, а других ничего?…». И он отвечал мне всегда серьезно и искренне, точно разговаривал не с младенцем, не с подростком, а с равной ему по духу и опыту личностью. «Да, мы с тобой имеем многое, — говорил он. — Но ты же помнишь: кому многое дано, с того многое и спросится… Хорошее не возникает просто так, к нему нужно стремиться, его нужно создавать, лелеять, взращивать. То, чем пользуешься ты сейчас, создано поколениями наших предков, твоим дедом — моим отцом. Вот и я теперь изо всех сил стараюсь оставить вам с Митей не просто богатство материальное, но и свою веру, любовь и те духовные ценности, которыми всегда гордились Соколовские. Чтобы и вы потом смогли научить собственных детей приумножать славу рода и славу России…»