Капли дождя

* Имеются в виду революционные события 1940 года.

Теперь, когда град мин поредел, Эдуард Тынупярт ждал появления из тумана танков и следом немецких пехотинцев. Но этого не случилось. Вскоре он понял, что немцы направили главный удар левее - оттуда доносился грохот моторов, там строчили яростнее пулеметы, и автоматы. Он словно почувствовал облегчение, встал на корточки и полез во внутренний карман за табаком. Промокший и замерзший валенок жал ногу, валенки ему достались маловатые. С обувью вообще была беда, ботинки тоже жали, на его ногу никак не удавалось подобрать подходящей обуви. "Нужно потребовать другие валенки. Потребую у Рийсмана! - именно такие вертелись в голове мысли, - Рийсман должен дать". Глупости все это, сказал он самому себе. Дальше все внимание сосредоточилось на том, что он потерял кресало, что на донышке кармана есть еще махорка и что есть газетная бумага, но прикурить самокрутку придется у соседей. Вставать ему не хотелось, недавно обрушившиеся мины, казалось, пригвоздили его к земле.

Подробности того, что произошло потом, он всякий раз вспоминал по-разному. То ему казалось, что он слышал крики на эстонском языке "Сдавайтесь", то, наоборот, немецкие приказы "Hande hoch", иногда представлялось, что ни эстонских, ни немецких возгласов не было, что это среди своих вдруг из уст в уста пошел слух, что они окружены и сопротивление бесполезно.

Ясно помнит Рийсмана, тот нервно мечется, временами исчезает в тумане и тут же появляется снова, кричит бойцам, чтобы не сбивались в кучу, чтобы возвращались на свои места, что вовсе они не окружены, что наступление противника ослабло. И тут же Рийсман устремляется к солдату, который бросил винтовку и поднял руки. Политрук пригибает его руки вниз и начинает размахивать пистолетом. Неожиданно политрук оказывается рядом с ним, Тынупяртом, и он тоже поднялся, теперь в руках политрука автомат, Рийсман стреляет, в кого и куда, этого он, Эдуард, точно не знает, вокруг по-прежнему густая белесая мгла, которая все скрывает, искажает. Рийсман что-то говорит ему, голос у Рийсмана возбужденный, Рийсман убеждает его, Рийсман словно бы ищет у него поддержки, он бьет Рийсмана прикладом. Рийсман падает, автомат отлетает далеко в сторону и скользит под бугорок. И тут он видит большие девчоночьи глаза Рийсмана так ясно, будто при свете солнца, хотя Рийсман лежит поодаль от него и туман еще не рассеялся. Потом Эдуард Тынупярт не мог сказать себе, видел ли он глаза Рийсмана на самом деле, или это ему только показалось.

Наутро он действительно встретился с глазами политрука. Пленных затолкали в какой-то сарай, в щели между досками задувал ветер. Большинство сидело на полу, кое-кто стоял, прислонившись к стене. И Рийсман стоял и смотрел на него, он чувствовал себя неуютно под взглядом политрука. Эдуард Тынупярт знал, что Рийсман не может шевельнуть правой рукой, двигались только пальцы, от удара приклада плечо у политрука распухло.

Издали доносился грохот боя, до передовой отсюда было километров десять или пятнадцать, по крайней мере так предполагали. С позиции их увели ночью, до них туг уже были другие пленные, и эстонцы и русские, а также смуглолицые-,казахи или узбеки. В эту ночь он ненадолго уснул, они жались друг к другу, чтобы теплее было. Воспаленные глаза Рийсмана говорили о том, что он так и не ложился, хотя ему и освободили место. Курить не разрешали, но внимания на запрет не обращали. Ребята свернули цигарку и Рийсману, обыскать их не успели, проверили только, чтобы ни у кого не было оружия. Махорка в уголках карманов еще оставалась. Сидели мрачные, от холода и голода - есть им до сих пор не давали. Больше всего тревожило неведенье, а также неясное чувство вины. Он, Эдуард Тынупярт, правда, утверждал, что им бояться нечего, разговоры о жестоком обращении с военнопленными - это байки политруков, к тому же немцы относятся к эстонцам лучше, чем к русским. Но ни у кого настроение от этого особо не поднялось.

Взгляд Рийсмана начал раздражать его, раздражение это вынуждало говорить.

- Немцы прорвут оборону сегодня и, самое позднее, завтра войдут в город. Жалко ребят, сколько их останется в живых к вечеру.

- Вот молотят, - вздохнул кто-то дребезжащим басом.

И тут раздался голос Рийсмана:

- Свою судьбу я знаю, что будет с вами, могу предположить. Легкой судьбы не ждите. И ты, Тынупярт, тоже. Одно имейте в виду все - немцы войну не выиграют. Не давайте обмануть себя.

Он вскочил и хотел броситься на Рийсмана, но ему

не дали это сделать. Политрук не отвел от него взгляда.

Вскоре его и еще с десяток других увели. Вернулись, четверо, шестерых, и среди них Рийсмана, больше они не видели.

- Если бы я не выбил из его рук автомат, не знаю, как бы уже тогда все обернулось, - оправдывал он свой поступок. - Рийсман оголтелый фанатик. Все фанатики оголтелые. Или мы должны были дать убить себя? Во имя чего?

Ему не возражали. Вскоре он понял, что его стали бояться.