Капля

Начал лекцию Френкель спокойно, размеренно, но по­степенно академическая размеренность исчезла: он говорил так, как можно говорить лишь о самом сокро­венном, о чем непрерывно думаешь и кажется, что открыв­шееся тебе прозрение и ясность абсолютно необходимо передать слушателям. Именно на этой лекции я понял смысл выражения «слушать затаив дыхание». Затаив, возможно, для того, чтобы не было лишних звуков, а возможно, чтобы не отвлекаться для дыхания.

Формул профессор почти не писал. Нарисовав мелом на доске водопроводный кран с набухающей каплей на конце, он начал рассказывать об аналогии между каплей воды и каплей ядерной жидкости — атомным ядром. До достижения некоторого размера капля на кончике крана устойчива, по крану можно щелкнуть, и капля не оборвет­ся (он щелкнул по нарисованному крану). Когда же, на­бухая, капля достигнет определенного размера, она сама оборвется. И неожиданно заключил: периодическая сис­тема потому и оканчивается на уране, что тяжелая капля ядерной жидкости — ядро урана — велика и находится на пределе устойчивости, подобно той капле воды на кон­чике крана, которая вот-вот оторвется от него. Когда после этого как само собой разумеющееся он предсказал воз­можность спонтанного деления ядра урана, возникло ощу­щение провидения.

Теперь, когда мне на лекциях приходится рассказы­вать студентам о ядре, я ловлю себя на том, что невольно пытаюсь повторять фразы и рисовать картинки, которые отпечатались у меня в памяти после той далекой предво­енной лекции, слышанной в юности.

Термин «деление» применительно к ядру впервые ис­пользовала Лиза Майтнер — выдающийся немецкий фи­зик. Она, однако, имела в виду аналогию не с каплей, а с амебой. Аналогия со сферической каплей, которая не деформируется тяжестью, оказалась значительно более глубокой и содержательной.

Естественно возникает вопрос, где основания для аналогии? Ведь недостаточно представить себе, что, по­добно жидкой капле, ядро имеет форму шарика. Видимо, Френкель усмотрел в строении ядра более глубокие ос­нования, чтобы уподобить его жидкой капле.

Поиски аналогий — потребность многих умов, проби­вающихся сквозь сплетения идей и фактов, сквозь заросли отрывочных наблюдений. Удача в этих поисках, как известно, зависит не только и, быть может, не столько от эрудиции и способности мыслить формально строго — она зависит от умения из множества жизненных наблюдений, из хранящихся в тайниках мозга некогда подмеченных штрихов явлений и событий в нужный момент извлечь именно те, которые наиболее полно походят на осмысли­ваемое явление или образ. Это совершенно естественная попытка мозга — среди известного, понятного, ставшего «своим» отыскать нечто такое, чему незнаемое уподобится, а уподобившись, потеряет загадочность и тоже станет «своим».

Иной сочтет поверхностное сходство достаточным ос­нованием для аналогии — такому путь к откровениям за­казан. Поверхностная аналогия не ведет к знаниям, а хитро уводит от них. Какая же аналогия окажется глубо­кой? Как и чем измеряется ее глубина? Чем руководст­воваться, чтобы не принять внешнее сходство за истин­ную аналогию? У одного из восточных народов в ходу муд­рость: «С нетерпением ожидая возвращения дорогого друга из военного похода, не ошибись, не прими стук своего сердца за топот копыт его коня». Как же не оши­биться? А ведь очень часто интуиция — именно ей и при­надлежит основная инициатива отбора в кладовых памяти всего подходящего к случаю — вместо истинной и глубо­кой аналогии предлагает нам, образно выражаясь, троян­ского коня. В словаре русского языка в качестве синони­ма слова «интуиция» называется слово «чутье». Так вот «чутьем» профессор Френкель был богато одарен. Он был богачом.

Об аналогии между атомным ядром и каплей жидкости, вернее, о том, в чем он усматривает основания для анало­гии, Френкель говорил так просто и естественно, будто она не была угадана его чутьем, а заведомо очевидна лю­бому студенту. Говорил доверительно, не низводя слуша­теля до положения школяра, которого известный ученый одаривает крупицами своих необозримых знаний, вынуж­дая себя при этом опуститься до школярского уровня. Он очень умело создавал иллюзию разговора «на равных» со слушателем, который чувствует себя вправе перебить лектора, усомниться в его правоте, выразить одобрение.