Капучинка

— Говорят, состояние стабильное. И прогнозы хорошие. Он у тебя сильный, девочка. Семеныч говорит, парень в рубашке родился. Но мне кажется, он просто любит тебя сильно. В сознание приходил. И даже кофе просил, как его, капучину что ли.

Девчонка разрыдалась, обнимая сидящую рядом женщину. А мужчины, хранившие почти гробовое молчание, вдруг оживились по команде, судя по всему, самого главного.

— Батя, пап, вы тут, — спокойно и властно проговорил лысый мужчина лет пятидесяти, — Гор, дерни Дана, хватит ему валяться. И где этот, как его? Лика, дочка, как парня звать?

— Антон, — всхлипнула девочка.

— Да, Федь, найди парня, и за мной, — отдавал распоряжения мужчина.

Любовь Прокофьевна даже залюбовалась на такой экземпляр мужественности и силы.

— Бать, докторов бы подогнать, — замер лысый командир рядом с седовласым мужчиной, который обнимал хрупкую женщину сидящую рядом.

— Уже отзвонился, — хмыкнул старичок, — Ты давай, по горячим следам.

— Поохотимся, — тихо выплюнул лысый и, широко шагая, покинул больничный коридор.

Любовь Прокофьевна проводила взглядом удаляющиеся широкие спины. В потом в изумлении смотрела, как главврач городской больницы торопливо, перескакивая ступеньки, бежит к сидящим около девчонки в коридоре людям.

— Яков Алексеевич, добрый вечер, — начал заискивающе говорить главврач.

— Ни хрена доброго не вижу, — заметил этот самый Яков Алексеевич, — Утомляешь. По существу.

— Пока оперируют, много переломов, и приличное сотрясение, — приступил к отчету начальник Любови Прокофьевны, — разрыва внутренних органов нет. Кажется, сильный ушиб почки.

— Кажется или как? — перебил Яков Алексеевич.

— Отбита, — поправил сам себя доктор, — И ребра сломаны. Два ребра. И трещины есть. Трещин много.

— Позвоночник что? Ходить сможет? — не терпящим возражения тоном произнес мужчина.

— Пока не понятно, но повреждений позвоночника нет, — ответил главврач, — Нужно ждать, что хирурги скажут.

— Сейчас приедут специалисты, помогут, — невозмутимо произнес Яков Алексеевич, — Держите меня в курсе.

Мужчина мотнул головой врачу, мол, свободен. На удивление Любови Прокофьевны ее начальство беспрекословно подчинилось и торопливо умчалось из вида.

Ай-да мужчина, с ноткой зависти мысленно поцокала языком медсестра. Ей бы хоть кусочек от такого.

Глава 17

Белый глянцевый потолок резал глаза. Игнат смотрел на это размытое пятно, смутно понимая, где он и что с ним. А потом в одно мгновение все вспомнил. Попытался подскочить на ноги, не смог. Его хватило только на то, чтобы повернуть голову на какой-то сантиметр в сторону.

— Жена… где моя жена? — кажется, прокричал он, но на деле вышел хриплый едва различимый шепот.

— Пацан, не дергайся, — разобрал Игнат знакомый голос Андрея Андреевича, — Жива, здорова, ни царапины.

— Слово мужика? — хрипло изрек Игнат.

Андрей Андреевич шагнул ближе, склонился над парнем.

— Слушай, Игнаш, — спокойно проговорил врач, — Лежи смирно. Наслаждайся внеплановым отпуском. А мы пока соберем тебе кости в кучку.

Игнат послушно отключился. Но где-то на задворках сознания маячила хорошая новость. Ни царапины. Здорова. Жива.

======

Стены нежно-персикового цвета и глянцевый потолок в тон стенам оказались первым, что увидел Игнаша, открыв глаза. Вопреки ожиданиям, боли не было. Но все тело было ватным, чужим. Только в голове набатом бился пульс и давило виски.

Взгляд лихорадочно прыгал по палате, пока не замер на хрупкой фигурке, укрытой цветастым платком и на косичках, собранных в тугой пучок.

Игнаша понял, что улыбается. Не обманул Андреевич, и вправду с Капучинкой все хорошо.

Вместе с осознанием ситуации пришла и боль. Сначала будто отголосками, накатывала волнами, и с каждой минутой боль становилась сильнее. Но Игнаша терпел. Ерунда, мелочи все, главное, с женой все хорошо.

Жена…. Четыре буквы, но таких важных и значимых для него, что слов Игнат подыскать не мог. Жена — значит вся его, принадлежит ему по праву. Только ему. И ни с кем делиться он не станет. Сдохнет, а не отдаст.

Вот только отомстит. И мстить он собирается качественно. Нет, даже не скинам. Этим само собой. Яну. Вот ему да, ему с особым наслаждением Игнат собирался мстить. Мстить за то, что поднял руку на самое дорогое, что есть у Чертинского. На Капучинку. Игнаша четко помнил два удара по лицу. Помнил свое бессилие и отчаяние, когда видел, как его девочка падает после удара. И он гордился ею безумно, когда видел, как она поднимается.

— Игнаш? — раздался едва различимый шепот.

Игнат видел в приглушенном освещении ее глаза. Карие, заплаканные, но до умопомрачения красивые.

— Ну что же ты плачешь? — шепнул Игнаша, — Жив я. И почти здоров.

Лика встала со своей кушетки и присела ближе. Игнат почувствовал ее ладошку на своем лице. На минутку прикрыл глаза, кайфуя от этой ласки.

— Что говорят? — тихо спросил парень, открывая глаза и глядя на Капучинку.

Стерев слезы рукавом, Лика шмыгнула носом.

— У тебя переломано все, что только можно, — говорила девушка, — кроме ног. И левая рука боле менее не пострадала. Сотрясение. Ушиб почки. Ребра сломаны и трещины. И ключица.