Карающий меч удовольствий

Вот уже несколько дней не было никаких внутренних болей, и мне хотелось убедить себя, что я на пути к выздоровлению. Я даже оставил свои воспоминания, провел счастливый полдень в седле, вернулся домой раскрасневшийся в приятной усталости к вкусному ужину, который был не в состоянии переварить со времени моего первого приступа. Эскулапий, старый ворон, с тревогой качал головой, и разумеется, в часы раннего утра боли возобновились. Эскулапий дал мне лекарство, Валерия сидела у моего ложа, пока я дремал на высоких подушках.

В середине утра ко мне снова вернулись некоторые силы. Я проснулся и читал, когда появился Метробий, чтобы вместе со мной пополдничать. Валерия услыхала, как заскрипели колеса, когда его повозка остановилась во дворец и напомнила мне не без некоторого раздражения, что мне нужно развлекать гостя. Она не питала симпатии к моим старинным театральным друзьям. Подозреваю, что к ее патрицианской инстинктивной неприязни добавлялось женское неприятие гомосексуальности[33]. Она удалилась в свои покои и оставила нас беседовать наедине.

Метробий величаво вошел в мои покой, наряженный в расшитую шелковую тунику и сандалии с красными ремешками. Легкий греческий плащ небрежно свисал с одного плеча[34]. Тяжелый гиацинтовый запах наполнил помещение. Я откинулся на подушки, остро ощущая собственное отекшее лицо и угасающие жизненные силы. Метробий был, как всегда, чисто выбрит, бритва прошлась и по его хорошо сложенным плечам и ногам. Его волосы, все еще густые и богатые, были выкрашены в отвратительный красный цвет. Умелое и умеренное использование косметики скрасило черты его худого лисьего лица; лишь глаза, черные и блестящие, выдавали усталую мудрость и презрение. Его пальцы сверкали тяжелыми перстнями.

Я предложил ему стул, но он отставил его и опустился на мое ложе. Нелегко сознаваться, но я почувствовал укол зависти — ведь ему было почти семьдесят пять лет!

— Луций, мой дорогой, как я рад тебя видеть! В Риме до меня дошли волнующие слухи. Рад убедиться, что слухи, как всегда, оказались преувеличены.

— По всей видимости, слухи справедливы, — уныло возразил я.

Метробий вздохнул и пригладил волосы.

— Знаешь, Луций, завидую тому, что ты удалился на покой. Спокойная жизнь в деревне, свежий воздух, подальше от всей этой суеты и интриг…

— Чепуха! Если тебя лишить Рима хоть на месяц, ты умрешь со скуки.

— Не исключено, Луций, не исключено.

Он выглядел слегка сбитым с толку.

Я с трудом придал себе сидячее положение, вспотел, устал и, ненавидя Метробия за его легкое изящество, бросил:

— Когда ты наконец возьмешь себе за труд быть со мной тактичным? Я действительно начинаю верить, что неизлечимо болен.

— Тактичным?

— Похоже, ты воображаешь, что я отказался от диктаторства под давлением? Поэтому и расписываешь мне александрийскую картину радостей сельской жизни. Ты и представить себе не можешь, чтобы кто-то добровольно предпочел Кампанью Риму…

— Мой дорогой Луций, какие бы другие болезненные симптомы ни проявлялись у тебя, очевидно, обидчивость — один из них. Обыкновенная вежливость…

Я утер свой вспотевший лоб.

— К черту вежливость! Ты — старый стервятник, Метробий. Нет, не нужно чистить перья таким преувеличенным способом. Все в Риме только и ждут твоего последнего сообщения о состоянии моего здоровья. «Он долго не протянет». Скажу тебе по секрету… я так и слышу, как ты произносишь эти слова. На самом деле я уже слышал, как ты их говоришь.

В этот момент Метробий действительно здорово походил на стервятника.

Он сказал, осторожно меняя тему:

— Я слышал, что Помпей намеревается…

— Меня не волнует, — прервал я, — что намеревается или замышляет сделать этот несносный юнец. Хочешь досадить мне?

— Конечно нет, дорогой мой. Вероятно, я просто оговорился. И тому виной этот пьянящий сельский воздух.

Метробий ухмыльнулся.

Я устало откинулся на спину. Волосы Метробия на фоне прозрачного неба в открытом окне были шокирующе красными.

— Выкладывай свои новости.

Я вдруг стал говорить и думать с усилием.

Метробий задумался.

— Похоже, сегодня я только и делаю, что задеваю за живое, Луций. Мне следует быть осторожней. Теперь посмотрим…

Я сморщился при этих медицинских терминах, они вызвали во мне воспоминания о болезненном осмотре, которому раньше подверг меня Эскулапий.

— Ах да! — торжествующе начал Метробий. — О твоем преданном поклоннике, Луций. Конечно же.

Хорошо поставленный голос актера придавал словам едва ощутимую, но безошибочную иронию.

— Он теперь самый популярный магистрат. Он предложил народу зрелище боя быков со слонами. Мы, бедные актеры, едва ли можем состязаться с этим.

Я ничего не ответил. Метробий посмотрел на меня с явным любопытством.

— Говорят, он будет, назначен душеприказчиком после твоей смерти.

Я не был сбит с толку.

— Иногда слухи оказываются правдой. Можешь сообщить своим друзьям — своим влиятельным друзьям, Метробий, — что к тому же я назначаю его опекуном своих детей.

— Очень интересно, мой дорогой. Очень интересно.