Мы можем с почти полной уверенностью утверждать, что никакого романа не было, и крайне невероятно, чтобы было сделано какое-либо предложение, пусть даже пробное. Скорее всего, это просто придворные слухи, порожденные злонамеренными шутками в адрес Ришелье, циркулировавшими внутри и вокруг «Голубой гостиной». Вполне возможно, что имел место некий флирт, едва ли выходящий за рамки желания испытать свои чары и не нарушавший требования хорошего тона. Однако Моншаль, архиепископ Тулузский, назвал пьесу «Мирам», главным, если не единственным, автором которой был Ришелье, «большой комедией об истории с Бекингемом». В этой пьесе, несомненно, содержались слова, в которых зрители видели намек на чувства королевы к англичанину.[239]
Даже если именно эти строки, как предполагается, принадлежали перу Демаре, они вполне могли быть скромной местью со стороны Ришелье за отказ принять когда-то прозвучавшее фривольное предложение.Серьезная ссора между Ришелье и королевой, несомненно, произошла в 1637 г., когда Анна была уличена в тайной переписке с бывшим испанским послом в Париже. Ее корреспонденцию, естественно, перехватывали, копировали и снова запечатывали, а в ее частых визитах в монастырь Валь-де-Грас внешне не было ничего из ряда вон выходящего, но эта обитель, аббатисой в которой была испанская подданная Луиза де Милле, родом из Франш-Конте, являлась центром информации, поступающей из Испании, и, естественно, находилась под наблюдением. Одна из горничных аббатисы, которая была информатором Ришелье, сообщила о регулярных визитах и о коробке, принесенной из сада в комнату королевы, когда та находилась наедине с аббатисой.
Что именно произошло, неясно. Один из офицеров Анны, Пьер де Ла Порт, оставил мемуары, о которых, похоже, было известно Таллеману. В них он утверждает, что был посредником в тайной переписке королевы с бывшим испанским послом во Франции Мирабелем. После того как полиция обнаружила письмо Анны к Мирабелю, де Ла Порт был отправлен 10 августа 1637 г. в Бастилию. Людовик XIII распорядился провести обыск в монастыре под наблюдением канцлера Сегье, но ничего обнаружено не было. Аббатиса, которая все отрицала, тем не менее была тем же вечером удалена из монастыря архиепископом Парижским, который сопровождал канцлера.[240]
Таллеман обвиняет Сегье в том, что он провел личный обыск королевы и при этом непристойно прикасался к ней, но на самом деле обыск королевской персоны имел место позже. Принимая во внимание попавшие в руки Ришелье политические письма, адресованные Мирабелю и мадам де Шеврез, следует предположить, что Анна также поддерживала связь с новым кардиналом-губернатором Испанских Нидерландов, который был ее братом, как и король Испании Филипп IV. Оставшись наедине с Анной, Ришелье убедил ее подробно рассказать о своих связях с испанскими властями и раскрыть запутанные каналы передачи писем (они попадали через де Ла Порта к секретарю английского посла, который пересылал их своему коллеге в Брюсселе, а тот, в свою очередь, передавал бумаги испанскому послу Мирабелю). Вся эта деятельность была направлена на предотвращение французско-английского союза, который был бы в высшей степени губительным для испанского дела. Анна пользовалась советами мадам де Шеврез, которой Филипп IV помог бежать из Кузье в Брюссель, откуда та направилась в Англию.
17 августа королева подписала покаяние и обязалась впредь сохранять лояльность по отношению к королю и Франции. По натуре своей не будучи склонным к выдвижению более суровых условий, чем это казалось ему необходимым, и очень чутко улавливая политические веяния, Ришелье ограничился тем, что потребовал от королевы прекращения переписки с мадам де Шеврез, которая так и не вернулась во Францию при его жизни, и ограничения круга ее общения только теми людьми, которых одобрит Людовик XIII.
Что касается рождения столь долго ожидаемого дофина 5 сентября 1638 г., то бурное всенародное ликование не было омрачено тогда каким-либо сомнениями. Отцовство Людовика XIII, каким бы оно ни было удивительным с нашей точки зрения, было вполне естественно засвидетельствовано. Оно не может быть опровергнуто с помощью каких-либо фактов, и историки обычно отказываются открыто подвергать его сомнению, а, напротив, с излишним рвением стараются защитить, демонстрируя при этом беспредельную доверчивость. Существует ли вероятность того, что стареющий Ришелье, осознавая нереальность появления прямого наследника и, следовательно, реальную возможность перехода трона к Гастону, мог подстроить это событие? Каким бы шаткими ни были подобные рассуждения, положительный ответ возможен.