Именно Люинь спас дю Плесси от немедленной отставки, которой ему в истерике грозил король сразу после убийства Кончини. Король, стоя на бильярдном столе, кричал Ришелье, чтобы тот убирался, но именно в этот момент Люинь и замолвил за него слово.[83]
Однако унижение Ришелье было гораздо более глубоким, чем показалось ему в тот момент. Король велел ему предстать перед советом, где те из советников Генриха IV, которые дожили до этого дня, ясно дали ему понять, что в нем более не нуждаются. Это было фактической отставкой.Вильруа, Сийери, Пюизье, Жанен и дю Вэр вернулись на свои должности. Армии были распущены, а грандов, вернувшихся ко двору, король простил. Он теперь был настроен враждебно по отношению к своей матери, с которой не общался все девять дней, проведенных ею взаперти в Лувре. Предложение дю Плесси выступить в качестве посредника было принято, и именно его полезность на переговорах по поводу условий ее ссылки отсрочили и смягчили его собственный приговор. Было решено, что Мария Медичи удалится с небольшой свитой в Блуа, а Барбену сохранят жизнь. Люинь хотел, чтобы дю Плесси играл роль информатора и сообщал о том, что происходит в окружении королевы-матери. Он считал, что имеет право на благодарность со стороны дю Плесси, однако Ришелье впоследствии немало сделал, для того чтобы опорочить репутацию Люиня.
Королева-мать отправилась в ссылку в Блуа 3 мая 1617 г., попав в опалу из-за своего покровительства Кончини и враждебного отношения к принцам, но сохранив свои доходы и губернаторство в Нормандии. Когда она уезжала, король простился с ней сдержанно и официально. Дю Плесси ехал в последней карете ее свиты. С одобрения двора он был назначен председателем ее совета, хранителем печати и интендантом. Он надеялся, что сможет поспособствовать примирению сторон, но не преуспел в рискованных попытках взять верх над итальянским окружением Марии Медичи, к тому же он был не единственным в своем стремлении стать главным посредником между королевой-матерью и другими заинтересованными партиями. Кроме того, любое смягчение напряженности в отношениях короля и королевы-матери с неизбежностью поставило бы под угрозу положение — а возможно, даже и жизнь — Люиня. Достичь этого было совсем непросто.
Дю Плесси был искренне озабочен укреплением и защитой королевской власти, а на тот момент это предполагало сотрудничество с Люинем. Поэтому он начал с написания точных отчетов для Люиня. Осознавая свою беспомощность перед интригами придворных королевы-матери, дю Плесси словно шел по тонкому канату, и постоянная боязнь оступиться вызывала в нем приступы состояния, близкого к паранойе: существование у себя подобных ощущений он не отмечал ни до, ни после того.
Королеве-матери не нравилось, что за ней шпионят, а при дворе короля не было уверенности в том, что дю Плесси не попытается взять на себя роль организатора какого-нибудь акта мести. Неприкрытая враждебность, которую испытывали к нему в Блуа, привела дю Плесси в состояние паники, и в его письмах этого времени заметны признаки жалости к себе. 11 июня он внезапно уехал в Куссе, предупрежденный братом Анри о якобы готовящемся против него заговоре. Возможно, он надеялся быстро вернуться, если тревога окажется ложной, и объяснить свое непродолжительное отсутствие делами или необходимостью восстановления здоровья. Королева-мать настойчиво требовала его возвращения, но для всех остальных, кто стремился устранить его от дел, он таким своим поступком лишь облегчил эту задачу. 15 июня король написал дю Плесси письмо, в котором одобрил его возвращение к пастырским обязанностям и приказал не покидать свою епархию.
Дю Плесси, всегда без промедлений пользовавшийся благоприятным моментом, теперь взялся опровергнуть появившийся в середине июля ответ гугенотов на серию посвященных королю проповедей, прочитанных при дворе иезуитом отцом Арну. Написанные им в 1617 г. полемические «Основы вероучения католической церкви, защищаемые от сочинения, адресованного королю четырьмя пасторами так называемой реформированной церкви»