Карел Чапек, Ян Вайсс. Война с саламандрами. Дом в тысячу этажей

Его брат, талантливый писатель и художник-антифашист Йозеф Чапек, так и не вернулся из гитлеровского концлагеря.

* * *

Чешская литературная фантастика 20 — 30-х годов была теснейшим образом связана с бурной и грозной политической атмосферой той поры, она ближе к традициям сатирической утопии — от Сирано де Бержерака и Свифта до Анатоля Франса — и фантастического гротеска — от По до Уэллса, — чем к научной фантастике в духе Жюля Верна. В ней больше тревожных раздумий о судьбах мира и человечества, чем оптимистических прогнозов, веры в торжество науки и победу человеческого разума.

Тяготение к реальности в фантастике характерно и для наследников Карела Чапека в современной чешской прозе, прежде всего для Йозефа Несвадбы. Но, в отличие от своих предшественников, чешские фантасты наших дней пытаются угадать и далекий "облик грядущего". Творчество К. Чапека, Я. Вайсса, И. Гаусмана, М. Майеровой служит для них вдохновляющим примером высокой гражданственности и художественности.

Олег Малевич

Карел ЧАПЕК

Война с саламандрами

Книга первая

Andrias Scheuchzeri

1. Странности капитана ван Тоха

Если бы вы стали искать на карте островок Танамаса, вы нашли бы его на самом экваторе, немного к западу от Суматры. Но если бы вы спросили капитана И. ван Тоха на борту судна «Кандон-Бандунг», что, собственно, представляет собой эта Танамаса, у берегов которой он только что бросил якорь, то капитан сначала долго ругался бы, а потом сказал бы вам, что это самая распроклятая дыра во всем Зондском архипелаге, еще более жалкая, чем Танабала, и по меньшей мере такая же гнусная, как Пини или Баньяк; что единственный, с позволенья сказать, человек, который там живет, — если не считать, конечно, самих батаков[8], — это вечно пьяный торговый агент, помесь кубу с португальцем, еще больший вор, язычник и скотина, чем чистокровный кубу и чистокровный белый вместе взятые; и если есть на свете что-нибудь поистине проклятое, так это, сэр, проклятущая жизнь на проклятущей Танамасе. После этого вы, вероятно, спросили бы капитана, зачем же он в таком случае бросил здесь свои проклятые якоря, как будто собирается остаться тут на несколько проклятых дней; тогда он сердито засопел бы и проворчал что-нибудь в том смысле, что «Кандон-Бандунг» не стал бы, разумеется, заходить сюда только за проклятой копрой или за пальмовым маслом; а впрочем, вас, сэр, это совершенно не касается: у меня свои проклятые дела, а вы, сэр, будьте любезны" занимайтесь своими. И капитан разразился бы продолжительной и многословной бранью, приличествующей немолодому, но еще вполне бодрому для своих лет капитану морского судна.