Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Швейцарская революция быстро перекинулась в Палермо. Италии, по сути дела, в то время не существовало, она была разбита на два княжества, три королевства, три суверенных герцогства и Папскую область, контролируемую исключительно Папой Римским. В Пьемонте говорили по-французски, в Ломбардии и Венеции — по-немецки, и по всему полуострову простолюдины разговаривали на собственном диалекте, зачастую не до конца понимая соседей, живущих в нескольких милях от них {7}. В 1830 году националист Джузеппе Мадзини сформировал движение «Молодая Италия», чтобы объединить всю страну, но она казалась разъединенной совершенно безнадежно, кроме того, здесь отсутствовали даже железные дороги и связь, которые могли бы помочь повстанцам сорганизоваться где-нибудь в Европе и выступить единым фронтом {8}.

Однако в начале января 1848 года мятеж, вызванный нехваткой продовольствия, разразился в Сицилии, беднейшей части будущей единой Италии. При поддержке преступников, стремящихся упрочить свой авторитет, и либералов, вдохновленных реформами папы Пия IX, жители Палермо берут врасплох короля Фердинанда и в течение двух недель создают Временное правительство. К концу января король, известный раньше своей неограниченной и абсолютной властью над регионом, теряет контроль над территорией от Сицилии до Апулии. В феврале, в последней отчаянной попытке сохранить свой трон, Фердинанд предлагает народу конституцию {9}, и эта «конституционная лихорадка» начинает стремительно распространяться на север. Мадзини, находясь в Лондоне, призвал своих последователей спешить домой, где вот-вот должна была осуществиться их мечта о создании единой нации {10}.

Однако драматические события в Швейцарии и Италии были простой разминкой в борьбе против монархического правления. Основные события разворачивались во Франции, где традиционно зарождались все европейские революции.

Как и король Фердинанд, Луи-Филипп был страшно удивлен происходящим, хотя из всех королей, занимавших французский престол, он мог с полным правом считаться самым неподходящим для этой роли. На самом деле он мог бы увидеть предвестники восстания, если бы его это интересовало, но изоляция двора привела к надменному легкомыслию.

«Верьте мне, зимой парижане никогда не делают революций» {11}. Как же он плохо знал свой народ!

Почти год оппозиционные парламентарии агитировали за проведение избирательной и политической реформ, отчасти это было ответом на Закон о выборах 1847 года, который можно было счесть насмешкой над избирательным правом {12}. Налог на голосование составил 200 франков, и это в стране, где даже самый высокооплачиваемый «аристократ» среди рабочих — ремесленник — мог получать самое большее 600 франков в год. На практике это означало, что из 9 миллионов потенциальных избирателей едва ли четверть миллиона могла себе позволить участвовать в выборах {13}.

Для того чтобы обойти строгий закон о запрете политических собраний, который гласил, что запрещено собираться более чем вшестером и вести политические дебаты, не получив предварительного разрешения, устроили целую серию больших банкетов {14}. Первый состоялся в Париже, в июле, на открытом воздухе в танц-холле, под звуки оркестра из 70 инструментов. Банкет в Шато Руж привлек более 1200 человек, за этим сборищем умеренных оптимистов последовало еще 22 подобных мероприятия по всей стране, на некоторых присутствовало до 6000 человек. С каждым разом тон этих собраний становился все радикальнее, пока на банкете в Лилле, в ноябре, республиканец Александр Ледрю-Ролен провозгласил тост за священные, но попранные права французов: «Политические права народу — это безумие. Как можно доверить право голоса им, недееспособным, невежественным, морально развращенным людям? Однако я говорю: те, кто платит налоги кровью, потом и серебром, имеют право участвовать в выборе правительства, которое располагает всеми богатствами» {15}.

К этому времени, как писал Энгельс в статье для газеты «The Northern Star», большинство мелкой французской буржуазии готово было присоединиться к оппозиции; они пришли к выводу, что король и его сторонники в правительстве были «послушными слугами небольшой кучки банкиров, спекулянтов, биржевых воротил, крупных промышленников, землевладельцев и владельцев шахт» {16}.

Крупный банкет был запланирован на 22 февраля в двенадцатом округе Парижа, ему дожна была предшествовать демонстрация — для тех, у кого не было денег на входной билет. До этого момента король никогда не обращал внимания на банкеты, но премьер-министр Франсуа Гизо, которого считали зловещим «серым кардиналом» за спиной короля, опасался, что они станут катализатором для более серьезных волнений, и потому банкет был запрещен. Указ, подписанный Гизо, убедил 80 из 99 организаторов отказаться от участия в запланированной акции, но вот толпа, готовившаяся к демонстрации, капитулировать не собиралась {17}. Несмотря на холод и проливной дождь, утром 22 февраля люди собрались на площади де ла Мадлен и стали скандировать: «Долой Гизо!» {18}