Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Пока Маркс сражался в бесконечных тяжбах с правительством, Фридрих Вильгельм IV с успехом угробил правительство, в таких муках рожденное 9 месяцев назад, распустив 5 декабря Национальное собрание и провозгласив «конституцию», которая дала ему возможность урезать все с таким трудом завоеванные права народа и право объявлять войну. Он великодушно назначил новые выборы (не потому, что его так уж волновало соблюдение выборного права, просто он считал хорошим жестом сообщить об этом людям, которые через многое прошли за эти месяцы). Маркс назвал эти действия короля не чем иным, как государственным переворотом {15}.

Удивительно, но этот «переворот» оказал на Пруссию благотворное, хотя и краткое влияние. Король восстановил свои законные, как ему казалось, права. Теперь вопрос заключался лишь в том, как быстро и грамотно он сможет устранить с политической арены оппозицию или то, что от нее осталось.

К середине января 1849 года сложилась благоприятная обстановка для возвращения Энгельса в Кельн, чтобы он помог Марксу пережить «крайне тяжелые времена» {16}. Вернулась и бо2льшая часть их коллег по редакции, покинувших Пруссию в предыдущие месяцы под угрозой ареста. В некоторых случаях все обвинения с людей были сняты на месте, других оправдали заочно, пока они находились в изгнании. Энгельс принял решение предстать перед судом вместе с Марксом.

7 февраля Маркс, Энгельс и издатель газеты появились в суде по обвинению в клевете на полицию в статье, посвященной прошлогоднему аресту Аннеке, а также в оскорблении главного прокурора Цвайфеля. Маркс и Энгельс оба обратились к суду с речью. Маркс возражал на обвинение в оскорблении прокурора, говоря, что газета оскорбила бы Цвайфеля, назвав его предателем народа, — однако газета просто передала собственные слова прокурора о том, что он намерен отменить все свободы, завоеванные в марте, а потому никаких оскорблений или клеветы не было {17}.

Маркс сослался на Кодекс Наполеона, а также на обязанности свободной прессы: «Эта профессия — страж общественных интересов, неутомимый обличитель власть имущих, вездесущее око, вездесущий рупор народного духа, ревниво охраняющего свою свободу». Он отметил, что газета просто выполнила свою профессиональную обязанность — освещать жизнь страны, а закончил свое выступление кратким обзором прошедших бурных месяцев, призвав суд рассматривать дело в более широком историческом контексте {18}.

«В чем причина крушения мартовской революции?

Она преобразовала только политическую верхушку, оставив нетронутыми все ее основы — старую бюрократию, старую армию, старую прокуратуру, старых, родившихся, выросших и поседевших на службе абсолютизма судей. Первая обязанность печати состоит теперь в том, чтобы подорвать все основы существующего политического строя»[41].

В зале суда раздались аплодисменты. Маркс сел на место {19}. Настала очередь Энгельса. Он оспаривал обвинения в клевете против полиции — якобы газета оклеветала сотрудника, сказав, что он был пьян во время ареста Аннеке. Но ни один полицейский не был оклеветан, сказал Энгельс, потому что ни один не был назван по имени. Кроме того, показания свидетелей записаны в полицейском отчете. Если прессе будет запрещено сообщать о том, что происходит у нее на глазах, если в каждом сложном случае придется ждать судебного вердикта и если пресса будет вынуждена интересоваться у чиновников, от министра до полицейского, не затронут ли его честь и деликатность некоторые сомнения в обстоятельствах дела, — тогда пресса столкнется с необходимостью либо молчать, либо фальсифицировать факты. «Тогда, джентльмены, свободе прессы наступит конец, и если это именно то, чего вы добиваетесь, — то пусть вердикт будет «виновны»!»